натуралистичная картина чужой смерти Тихона нисколько не взволновала. Даже если б он не знал, что полигон – не более чем галлюцинация, если б он принял гибкий отросток за агонизирующую ногу конкура, то и тогда не стал бы печалиться.
Милейший, вам снесло череп? Простите, такая уж у меня работа. Война всё-таки.
– Мне нравятся циничные операторы, – прорезался голос капитана.
– Ладно, зачтем это как попадание, – сказал Игорь. – Но ты же понимаешь, что в бою такая уловка ничего не стоит. Когда ты вместе с противником несешься по ухабам, никакие привязки к местности невозможны.
– Понимаю, – нехотя согласился Тихон.
– Хватит с тебя, а то переутомишься. Отлипай, курсант.
Это было что-то новенькое.
– Ты имеешь в виду – возвращаться? – на всякий случай переспросил Тихон.
– Да, да.
– А как это?
– Думай.
До сих пор лейтенант вынимал Тихона сам: отключал его от симулятора, и Тихон просыпался в мягком глухом гробу капсулы. Ему даже в голову не приходило, что он способен пробудиться по собственной инициативе.
Тихон осмотрелся – по серой степи упорно тащились двенадцать «блох». Другой реальности не было и быть не могло: отсюда, из перепаханной взрывами тундры, именно класс с семью красными капсулами выглядел как болезненная фантазия. Почва под гусеницами была не то чтобы совсем твердой, а чуть проминающейся, сырой и рыхлой – настоящей. Угрюмое небо со скупым светом, льющимся неизвестно откуда, неряшливости ландшафта, переходящие к горизонту в сплошные холмы, – всё это казалось подлинным, и хотя Тихон уже побывал за горизонтом, уже убедился, что весь полигон умещается в ничтожном чипе, его разум был не в состоянии смириться с эфемерностью данного мира.
Тем не менее ему нужно было уйти, вернуться в класс, в кабину, в свое родное, такое слабое и бесполезное тело.
– Как ты? – спросил лейтенант. – Сейчас мы погасим установку на самосохранение – в программе, естественно. Останется еще одна – та, что заложена в тебя с рождения. Она в каждого заложена, но не каждый способен ее преодолеть.
Его опять испытывали. Правда о войне, потом превращение в танк, потом наказание болью, чего еще от него хотят? Игорь выразился вполне определенно: они ждут, когда он покончит с собой. Понарошку, не насовсем, а так, чтобы отлипнуть, чтобы вновь стать человеком. Но это только с их точки зрения!
Унылый полигон, осточертевших «блох» и свое железное тело Тихон воспринимал как абсолютную явь. Можно попытаться убедить себя в обратном, но поди докажи это страху! Не рассудок, падкий до парадоксов, не совесть, всегда готовая к сделке, а страх – вот кто твой верховный правитель. Его трон не отлит из золота, не украшен женскими гениталиями – он сплетен из нервов, давших мощные корни в постамент под названием «жизнь». Он будет держаться до последнего.
