в одну мелодию, пока еще не совсем схожую. И чем сильнее она крепла, тем чаще у них появлялось непреодолимое желание увидеть друг друга.
Когда Эллины не было в комнате, Айко продолжал пытаться выходить из зеркала. Как ни странно, но эта часть так же входила в работу нашего клея.
Парацельс беспокоился, что гомункул выйдет из-под контроля, это случалось в его опытах не раз. Если он замечал, что искусственные человечки перестают его слушаться, то он просто переставал давать им кровь. Зумм иногда втайне посмеивался над своим учителем, – превращать искусство создания жизни в ремесло – не позволительно мастеру. Небо оплодотворяло новую жизнь, но дальше это не развивалось, а только росло. Разве так можно, – сокрушался Зумм, но ничего не говорил учителю. Не говорил отчасти из-за того, что учитель часто оказывался прав, а там, где его правота не проявлялась, то проявлялась потом, спустя годы. А еще Зумм не говорил потому, что сам решил всерьез в будущем заняться этой темой. В этот раз ему удалось уйти еще дальше и смог заранее выбрать нужную сущность, а еще он начал кормить гомо своими желаниями и чувствами. Может поэтому Зуммингер несколько дней уже валяется в постели. То ли спит, то ли нет. Не удивительно, ведь желание встретиться с Канти, оборачивалось на практике совсем другим, что делал Айко. Все это полностью обессиливало Зумма. Гомо с первых дней самостоятельного существования, когда сформировались его части, и он смог выходить из колбы, начал уже тогда ухаживать за Зумми. Тут вы могли заметить одну особенность. Так для Зумма, гомо мог свободно передвигаться и без труда двигал любые предметы, не испытывая никаких затруднений, но для того, чтобы его начали ощущать или видеть другие, Айко и его земному создателю еще много надо было приложить сил и стараний. Айко даже спустя две недели не мог полностью выйти из зеркала в комнате Эллины.
Желание Айко выйти из зеркала беспокоило Зуммингера. Перед его глазами иногда появлялись образы страшных бесконтрольных монстров, уничтожающих все живое, но Айко чувствовал тревоги своего создателя и всячески пытался его успокоить.
– Не бойся, Зумми, ничего плохого не случится. Мне кажется, Айко, – отвечал ему Зумм, – что настоящее нападает на меня, иногда мне страшно. Ты единственное существо, с которым я могу быть откровенным, Айко.
– Да, Зумми, только так и никак иначе, ты не сможешь вырастить меня таким, как надо. Ты на верном пути. Твое бессилие и страхи от того, что я еще расту и развиваюсь. Потерпи, мой создатель, а сейчас отдыхай, не думай ни о чем, – успокаивал его гомункул.
– Даже о Канти? – спрашивал его Зумм.
– Нет, о ней тебе просто необходимо сейчас думать, иначе, я перестану расти, Зумми. Из-за твоих направленных чувств, Зумми, мне самому невероятно трудно общаться с Эллиной, поверь, не просто. Всем своим существом я с твоими желаниями, Зумми и так же хочу встретить нашу Канти.
– Это осадок от твоей пищи, Зумм, у нас пока что нет выбора.
Всякий раз Зумм внимательно
