style="font-size:15px;"> – Да, – загрустил Айко, – но и так не плохо.
– Разве гомункулы могут надолго оставаться на земле?
– Я помогу тебе, Зумм, но с одним условием, если ты пообещаешь, что ты или твои потомки дадут мне возможность прожить на земле самостоятельно, хотя бы одну человеческую жизнь. В нужный момент я выйду и попробую жить, как обычный человек.
– Неужели тебе здесь плохо, Айко? Многие из тех, кто живет на земле, никогда бы не захотели вернуться туда снова. Айко, я обещаю сохранить твою просьбу и когда-нибудь, в одном из поколений, мой потомок даст тебе такую возможность. Только зачем тебе это?
Айко замолчал, а предводитель ответил за него, – не спрашивай у него, он не ответит. На самом деле тут все просто. Однажды, побывав на твердом плане, в нем проснулась неутолимая страсть к земным женщинам. Поэтому мечтает снова вернуться на землю. Он хочет, чтобы его полюбили. А здесь все иначе – вокруг пустота, а чувства ничтожны в своих проявлениях.
Сновидение было путанным и не совсем понятным, но главное, что его верный товарищ согласился на эту грязную работу, хотя, Зумм так и не понял, что хотел сказать гомункул, говоря о темной стороне. Разберемся, – подумал во сне Зуммингер и снова забылся во сне.
Зуммингер спал до позднего вечера. Проснулся в полной темноте, и долго лежал, не шевелясь, вспоминая детали своего сна. Он был настоящим мастером, не зря Парацельс восхищался учеником: не торопливый, и обстоятельный, Зумм не давал осечек.
Зумм повернулся и лег на спину. Он прислушался и услышал, как кто-то поет. Он снова закрыл глаза, поймал мелодию и полетел с незнакомым голосом далеко-далеко в загадочную Индию.
Вот лунный свет – алхимика помощник, проник к затворнику через окно. Зумм пододвинул ширму к стене и с колбой сел за стол. Потом налил воды в колбу, достал заветную коробочку, достал оттуда кусочек темного стекла и положил на дно колбы.
– Ну вот, теперь, стряхнем сюда мы простынь, под голос райской песни, – прошептал Зумм, – а говорить с самим собой приятно, будто кто-то здесь другой, – Зумм улыбнулся лунному сиянию воды за выпуклым стеклом сосуда. Потом он расстелил бумагу на полу, над ней расправил простынь и встряхнул. Затем, свернув бумагу в купол, засыпал в горлышко невидимую пыль. Взяв нож, тихонько палец уколол и наблюдал, как медленно растет большое красное зерно и падает опять на дно сосуда в лунном свете, как растворяется, взрываясь, жизненная сила, вдруг растекаясь в жизненном эфире.
Вода, вода – начало всех начал, легла в основу этого сюжета, а где Эллина? О, она давно раздета и ей поет Канти. Зумм, оторвавшись от занятия, идет за ширму, смотрит за стеной театр сновидений! Тут свечи, зеркало, как пламя голос неземной и женщины вдвоем совсем в печали, застыли в думе о своем.
Зумм возвращается к сосуду, закрыв глаза, зовет Айко и тот спускается, – я буду, – он говорит, – как хорошо! И эта ночь и это полнолуние! Ах, как легко расти под лунным светом
Зумм смотрит, колба оживилась! В ней словно ожил крошечный
