наблюдая дома, как мать печет хлеб; я даже спала с ним. Через год оно стало слишком маленьким для безымянного пальца, и я стала носить его на мизинце, чтобы не оставлять дома. Но оно скользило, едва задерживаясь на суставе, и я боялась его потерять. Я то и дело поглядывала на него, убеждаясь, что оно на месте, и сжимала пальцы в кулак, чтобы чувствовать его.
Однажды, когда я сажала саженцы лука вместе со своими братьями и сестрами, я взглянула на руку и увидела, что кольцо пропало. Я и так ненавидела сажать лук – каждый саженец приходилось тщательно заталкивать в холодную землю, после чего пальцы ужасно пахли, – а тогда и вовсе разозлилась на эти крохотные растения и стала расшвыривать их в поисках своего сокровища. Братья с сестрами, заметив мой приступ ярости, спросили, что случилось. «Я потеряла кольцо!» – воскликнула я, и тогда все прекратили работу и начали его искать. Они знали, как оно мне дорого.
Мы прочесывали поле до заката, но, несмотря на все наши старания и мои слезы, так и не нашли кольцо. После захода солнца нам пришлось пойти домой на ужин. «Надия, не расстраивайся ты так, – утешал меня Элиас по дороге домой. – Это всего лишь безделушка. У тебя будут другие украшения в жизни». Но я проплакала несколько дней. Я была уверена, что никто мне больше не подарит ничего такого же красивого. И еще я почему-то думала, что американский солдат, если он снова появится в нашей деревне, разозлится на меня за то, что я потеряла его подарок.
Год спустя произошло чудо. Вытаскивая новые выросшие луковицы, Хайри увидел, как в грязи что-то блеснуло. «Надия, твое кольцо!» – крикнул он, сияя, и протянул его мне. Я выхватила кольцо и обняла брата, как героя. Но когда я попыталась надеть его, оказалось, что теперь оно стало мало даже на мизинец. Позже мать предложила продать его. «Оно тебе больше не подходит, Надия. Зачем хранить его, если не можешь носить?» Она считала, что бедность всегда поджидала нас за ближайшим углом. Поскольку я всегда слушалась ее, то отправилась к ювелирному торговцу на базаре Синджара и продала кольцо.
После этого меня охватило чувство вины. В конце концов, кольцо было подарком, и мне казалось, что, продав его, я поступила неправильно. Я думала: что скажет солдат, когда вернется и спросит о своем подарке? Решит ли он, что я предала его? Что мне не понравилось кольцо? Бронированные автомобили к тому времени заезжали в Кочо гораздо реже – вооруженные столкновения переместились в другие части страны, и американцы уехали – я не видела этого солдата уже давно. Некоторые соседи жаловались, что американцы забыли о нас, и боялись, что без них езиды окажутся беззащитными. Но я втайне радовалась, что не придется рассказывать солдату про кольцо. Пусть он и добрый, но вдруг он все равно обиделся бы, что я продала его подарок ювелиру из Синджара? Он же из Америки и может не понять, как много значит для нас даже такая небольшая сумма денег.
Когда ситуация в Ираке ухудшалась, езиды в Кочо обычно узнавали об этом не сразу, словно ощущая толчок после землетрясения.
