беседовали через разделявший их узкий переулок. Потом родители Джилан построили стену по периметру крыши, но Хезни вставал на кучу кирпичей и заглядывал через стену. «Ничто меня не остановит», – повторял он. Он был скромным, но так сильно влюбился, что был готов на все, лишь бы оставаться рядом с Джилан.
Хезни подговаривал братьев или кузенов зайти в дом Джилан, родители которой, по обычаю, должны были предложить гостям еду и чай. Пока они отвлекались, Джилан выскальзывала из дома и встречалась с ним. Она тоже сильно влюбилась в него и уговаривала родителей разрешить ей выйти замуж. Я вся кипела от негодования – из Хезни вышел бы такой прекрасный муж для Джилан, – но моя мать, как всегда, относилась ко всему со смехом. «По крайней мере то, что мы бедные – единственный наш недостаток в их глазах, – говорила она. – А в бедности нет ничего плохого».
Хезни понимал, что родители Джилан не разрешат ему жениться на ней, пока он не раздобудет денег. В то время у него не получалось найти работу в Ираке, и он расстраивался. Он вбил себе в голову, что, кроме Джилан, ничто его дома не держит, и раз уж она ему не достанется, то нет смысла здесь оставаться. Когда некоторые мужчины из нашей деревни захотели перебраться в Германию, где уже жили езиды, Хезни тоже решил попытать счастья. Пока он собирал вещи, все мы заливались слезами. Мне было плохо от мысли, что он оставляет нас; я не представляла себе жизни дома без кого-то из своих братьев.
Перед отъездом Хезни пригласил Джилан на чужую свадьбу в другой деревне, где они могли поговорить вдали от любопытных ушей. Она постаралась отделиться от гостей и найти его. Он до сих пор вспоминает, что на ней было белое платье. «Через два-три года я вернусь, – пообещал он ей. – И у нас будет достаточно денег для начала совместной жизни». И вот за несколько дней до начала одного из двух наших ежегодных постов Хезни вместе с другими мужчинами покинул Кочо.
Сначала они пешком перешли границу с Турцией на севере Ирака, а в Турции добрались до Стамбула. Там они заплатили одному контрабандисту, чтобы он перевез их на тягаче с прицепом в Грецию. Контрабандист велел им отвечать пограничникам, что они палестинцы. «Если узнают, что вы из Ирака, то вас арестуют», – сказал он, после чего закрыл двери прицепа и поехал к границе.
Через несколько дней Хезни позвонил нам из тюрьмы. Мы как раз сели поесть после поста, когда зазвонил сотовый телефон матери. Оказалось, один из иракцев в их компании испугался, сказал правду, и всех их раскрыли. Хезни жаловался на ужасные условия в тюрьме и говорил, что им приходится спать на бетонном полу с очень тонкими матрасами. Никто им ничего не говорил, и они не знали, когда их освободят, предъявят ли какие-то обвинения и осудят. Однажды, чтобы привлечь внимание охранника, несколько заключенных подожгли матрасы, и Хезни боялся, что все они задохнутся от дыма. Он спросил нас, как прошел пост. «Я такой голодный», – добавил Хезни, и с тех пор всякий раз, когда он звонил, мать начинала плакать, а мои братья бежали к телефону и старались ответить на звонок раньше
