но Ринка чувствовала: там ее ждут. Настороженно и с любопытством.
Вот только опутывающие шкаф остро-серебристые нити Ринку смущали. Они очень походили на оголенные электрические провода. Наверное, это сигнализация, и если она тронет нить – завоет сирена, прибежит полиция, и ее… а что с ней сделают? Это же ее библиотека! Ее? Хм… не совсем ее, но почти. По крайней мере, ей никто не запрещал брать отсюда книги!
– Вы не совсем правы, хотя и в своем праве, кхе-кхе. – На Ринку опять дунуло пылью. – Вы герцогиня, а значит, согласно уложению от две тысячи триста пятого года… кхе! Кхе!
От пыли у Ринки все сильнее щекотало в носу и так захотелось чихнуть, что она даже не обратила внимания на «герцогиню». А еще хотелось заткнуть уши и не слышать книжных споров – до ужаса напоминающих ученый совет на защите папиной диссертации. Ринка с бабулей тогда ходили с ним вместе и подслушивали под дверью, потому что нельзя было оставить папу одного «на растерзание старым маразматикам».
Ринка почти добралась до заветного шкафа. Кто же ей сказал, что именно тут – ключ? Не важно! Осталось всего ничего, только протянуть руку…
Остро-серебристые нити распутались, сложившись в красивый узор, напоминающий одновременно чешую и крылья, вспыхнули, и дверцы шкафа раскрылись сами. Внутри лежал всего один фолиант. Большущий, обтянутый перламутрово-зеленоватой кожей, похожей на змеиную, с массивными золотыми застежками, украшенными немыслимых размеров камнями. Даже в библиотечной пыли они сияли, словно новогодняя гирлянда. И притягивали, манили, обещали…
В носу нестерпимо засвербело, словно в лицо попал кошачий хвост. Даже на языке почувствовался вкус шерсти. Ринка потерла нос, но это не помогло, свербело все сильнее и сильнее…
– Апчхи!
– Будьте здоровы, – отозвалось сразу несколько голосов…
– Молчать, – оборвал их другой голос. Низкий, глубокий, бархатный. Как будто бы знакомый, но кто это?
Книги мгновенно притихли и притворились обычными, не волшебными. А Ринка внезапно осознала, что стоит босиком, в одной только шелковой сорочке. Длинной, по щиколотку, но сверху – на тонюсеньких бретельках и едва прикрывающей грудь. По спине щекотно пробежали мурашки, пальцы на ногах поджались. А вот свербеть в носу перестало, как будто пыль исчезла.
С трудом отведя взгляд от перламутрово-зеленой обложки, Ринка начала оборачиваться – медленно, ужасно медленно, словно фолиант не отпускал ее. Даже сделала еще один крохотный шажок вперед, к шкафу.
Серебристые нити вновь зашевелились, натянулись, и Ринке показалось, что они превратились в сеть, – и все равно была не в силах устоять на месте. Даже о том, что кто-то пришел в библиотеку и она хотела обернуться, почти забыла…
Горячие сухие ладони легли на глаза, и тот же самый голос приказал:
– Место!
И непреодолимое желание взять в руки фолиант исчезло, а из шкафа послышался разочарованный не то рык, не то вздох.
Одновременно
