гортанного «р», но что-то подсказывало – полагаю, это было своего рода предчувствие: нам суждено встретиться.
Мне очень помогло то, что мой отец, любви и внимания которого я всегда искала, свободно говорил по-французски. Он был в этой стране всего дважды, но имел безупречное произношение. Папа изучал язык в средней школе по уникальному методу: никаких учебников до второго года обучения. Он просто слушал звуки, впитывал их и повторял то, что слышал. Я была убеждена, что единственный способ научиться говорить как французы (и ценить великолепные сыры и вина, которые так любил отец) – полностью погрузиться в языковую среду, пожив какое-то время с местной семьей. И поэтому попросила родителей отправить меня на лето во Францию.
Вместе с другими студентами, которые ехали учиться за границу, мы прибыли в аэропорт Шарль-де-Голль. Предстояло провести день в Париже, а затем разъехаться по всей стране к ожидающим нас семьям. Пройдя по узкому коридору аэропорта и поднявшись по эскалатору, я попала в другой мир, иную жизнь, хотя тогда даже не предполагала, насколько важным будет это приключение. Я просто шла навстречу неизвестности, взволнованная и немного испуганная.
Нас, все еще вялых после перелета, посадили в автобус, и мы поехали в Город огней. Когда подъезжали к Триумфальной арке, я прижалась носом к стеклу, чтобы получше ее разглядеть. Автобус на головокружительной скорости ворвался в кольцо автомобилей, мы приблизились к подножию памятника – и я не успела толком прочувствовать все его изящество и величие, так как мы уже неслись по Елисейским Полям в обратную сторону. Мое сердце колотилось, а на глазах выступили слезы. В контрасте чистой, мощной архитектуры памятника и шумно пролетающих под ним машин было что-то, пронзившее мою душу и не желавшее отпускать. Луч света упал сквозь облака и зажег золотом купол Дома инвалидов. Я старалась запомнить абсолютно все: мощеные булыжником кривые улицы, завывание сирен, золотистое свечение на бежевых стенах зданий и даже исходящий от водителя автобуса едкий запах сигареты Gauloises, смешанный с винным перегаром.
На следующий день, не до конца придя в себя после смены часовых поясов, я села на поезд, чтобы поехать к принимающей семье. Меня переполняло беспокойство. За несколько недель до этого я на своем лучшем французском сочинила письмо, в котором представлялась и рассказывала о себе (мой отец его даже отредактировал), но не получила ответа. У остальных детей, участвовавших в программе обмена, завязалась оживленная переписка с принимающими семьями. Я же в конце концов получила немногословную, но довольно милую открытку – видимо, ее поначалу потеряли на почте – с подписью «Доминик, Тома, Люка, Артур». Неужели в этой семье одни мужчины? Кому принадлежит имя Доминик? Я понятия не имела, во что ввязывалась.
Меня разместили в Провансе, городок назывался Кальвисон (на самом деле он больше походил на небольшую деревню), неподалеку от Департаменталь – извилистой проселочной
