И отрицательный BRCA значит, что у моей доченьки и моих племянниц нет таких рисков и эта болезнь лично моя. А еще у меня была первая стадия, операцию мне планировали лучшие хирурги в стране. План операции был такой: мастэктомия с одномоментной реконструкцией экспандером. В ходе операции все удаленные ткани собираются, и края срезов проверяются на наличие следов опухоли для понимания, все ли удалено, а также делается срез сторожевого лимфоузла на наличие метастазов. В случае непоражения сторожевого лимфоузла их оставляют, а если он поражен, то удаляются все лимфоузлы в подмышечной области. И здесь появляется надежда на один шанс из тысячи: если лимфоузлы не задеты, есть рекомендации сделать дорогой анализ тканей на мутации. Если этот анализ будет отрицательным, на консилиуме врачей может быть принято решение о возможности отказа от химиотерапии. И вот она моя надежда! Я цепляюсь за нее зубами и думаю, что все пройдет именно так, переживаю относительно дорогой стоимости лечения.
Наступает время подготовки к операции, и я понимаю, что мне придется рассказать о болезни маме… Сложно, больно, неприятно, стыдно. Да, именно стыдно. Почему-то стыдно говорить о болезнях, о своей слабости, а тут еще и болезнь такая. Собиралась с мыслями, думала, как сказать, но голос дрожал все равно. И слова «мама, не плачь, все будет хорошо» не помогали. Мама еще долго плакала, храбрилась при мне и прятала слезы, а я все старалась утешать, хотя сама не знала, как все будет.
* * *
Как бы странно ни звучало, но болеть раком не так страшно, как рассказывать об этом. Не поверите, я бы лучше перенесла еще одну операцию, чем призналась кому-то о своем диагнозе. Тема болезней в общем, да и рака в частности, как табу. Опять-таки вернусь к канцерофобии – страх рака настолько большой в обществе, что даже говорить об этом боятся, боятся общаться с больными людьми, как от прокаженных в 19 веке, все прячутся. И я говорю об этом не для того, чтоб обвинить: я сама раньше была такой, в нас говорит незнание вопроса и страх. Для себя я решила скрывать свою болезнь по максимуму, и это мое решение, и, уж простите, не вам меня судить. Моему ребенку всего 4 года, и для нее мама не может быть больной – и точка, ее радужное детство не может быть омрачено такими переживаниями. За год различного лечения, терапий, операций мы дочери ни разу не говорили, что я болею. Придумывали разные истории, что мама уехала в командировку, на работе задержалась, спасали поездки ненадолго к бабушке, говорила, что устала, что не выспалась, после одной операции сказала, что упала и ударила руку. Выкручивались как могли, потому что позволить себе испортить ее детство я не могу.
Так что о моем диагнозе знал очень узкий круг людей, но все же появлялись люди, которые в силу разных обстоятельств узнавали сами. Поверьте, я слышала разное: и слова утешения, и слезы, и жалость, и даже советы, и неуместные комментарии, и боязнь со мной говорить.
Представьте себе: я болею, живу со своими страхами, борюсь с болезнью,
