его как одного из первых собственных святых, – ибо в конце концов Грузинская церковь признала Халкидонское определение, хоть это и произошло лишь в начале VII века, после эпохи Петра.[478]
Армяне, напротив, в VI столетии открыто выступили против Халкидонских соглашений – и с тех пор уже более не примирялись с ортодоксальной церковью. Халкидонские формулы, выраженные на их языке, казались им неприемлемыми новшествами – отчасти потому, что слово «природа» на армянском языке, как и на грузинском, происходит от персидского корня, означающего «корень», «основание» или «происхождение», так что любые слова о «двух природах Христа», даже в таком осторожном и сбалансированном определении, как Халкидонское, для них звучали бессмыслицей и богохульством. Они озаботились созданием собственного армянского богословского словаря на основе греческих писаний, принадлежавших безупречно ортодоксальным богословам, от Каппадокийских отцов до Кирилла Александрийского – всех, разумеется, из дохалкидонской эры.[479] В стремлении оградить свой взгляд на православие целым арсеналом христианской литературы Армянская церковь поставила на поток переводы греческих и сирийских богословских трудов на армянский. Этим она оказала современным исследователям Древней церкви неоценимую услугу: в то время как оригиналы многих текстов погибли, случайно или по вине церковной цензуры, – сохранились их армянские переводы.[480]
У армянской литургии есть отличительная черта, напоминающая о церковных спорах V–VI веков. В богослужении Восточной церкви на каждой службе поют молитву о милосердии Божьем, так называемое «Трисвятое» – «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!»[481] У множества христиан, использующих эту молитву, нет единого мнения о том, обращена ли она ко всей Божественной Троице (на что, возможно, указывает ее троичная форма) или только к Христу. Второй точки зрения придерживался Петр Сукновал, константинопольский монах-миафизит конца V века. Свое богословие он выразил литургически, прибавив к формуле «Трисвятого» слова «распятый за нас» – и заявив таким образом, что на кресте страдало именно Второе Лицо триединого Бога.
Этот основной тезис нового богословского движения, известного как феопасхизм [учение о страдающем Боге. – Прим. пер. ], даже многим миафизитам показался чересчур смелым и внес немалые раздоры в их ряды; впрочем, с удовольствием упомяну о том, что современник Петра Сукновала, миафизитский поэт Исаак Антиохийский, написал длиннейшую и красноречивейшую оду попугаю, выучившему Трисвятое с Петровым дополнением.[482] Имперская церковь в Константинополе со временем отказалась от этого дополнения, но армяне охотно его приняли и включили в свою литургию; таким образом, каждый священник Армянской церкви на каждом своем богослужении торжественно и серьезно утверждает неразрывное сплетение божественного и человеческого во Христе.
Baumer, 71.
I.Dorfmann-Lazarev,
V.N.Nersessian, “Armenian Christianity”, in Parry (ed.), 23–47, at 29.
О ее предполагаемом происхождении см. с. 453.
Horn,
