не стали при компании.
Жуковский заговорил взволнованно.
– Государь… Я представил, что было бы, если бы такая машина по остановке времени существовала сто лет назад, двести, тысячу… Было бы интересно сейчас нам смотреть на ряженых солдат и прочее? Что нам дела до сиюминутных политических дрязг прошлого? Отчего же, когда выбор касается нас самих сейчас, мы сразу хотим практической, даже низкой пользы? У нас в руках божественное изобретение, неужто мы поступим, как поступили бы англичане или немцы! Вообразите, что к поэту спускается Пегас, а он его запрягает и пашет.
– Что же тогда, Василий Андреевич? – проникся Николай.
– Просвещение! Единственно просвещение и искусство – вот назначение машины. Вообразите, как прекрасно было бы увидеть нашей молодежи французский балет, взятый в машину прямо в Париже! Или далекие страны, о которых в уездных городах и не слыхивали!.. Или для детей – что-то из Крылова.
– Как же вы заставите зверей слушаться перед машиной?
Николаю затея с просвещением нравилась. Но все это было вокруг да около, не было золотой идеи, которая зачеркнет сомнения.
– Надобно, – сказал Жуковский, – определить что-то самое значимое сейчас для России и взять это в машину.
Задумались.
По лестнице застучали каблуки, и в комнату влетел заснеженный человек:
– Excusez-moi de passer ainsi, sans vous avoir averti[1]. Государь, – склонил голову.
– Садись, Александр, с нами, – сказал Жуковский, – мы чай пьем.
– Прошу садиться, Александр Сергеевич, мы как раз о важном говорим, о просвещении.
Пушкин сел, взял чаю, но доброе его настроение исчезло. Он понял, что прервал какой-то важный разговор. Одинаково неудобно было присутствовать и откланяться, показать, что не настроен к компании.
– Я ненадолго, господа, обогреюсь, чаю выпью и домой. Вы уж потерпите.
Оба смотрели на него, и, видимо, у обоих одновременно рождался замысел.
– Может быть, я чем-то могу помочь? – спросил Пушкин. – Если нужно что-то придумать, говорите… Что-то случилось?
Николай решился.
– Александр Сергеевич, вы сейчас очень заняты? Я хотел бы кое-что вам показать…
Пушкин смеялся, как в детстве. Громко, звонко, откидывая голову назад. Жуковский радовался, видя, что ставшее уже почти старческим лицо друга оживает. Давно он не видел Александра таким.
– Солдаты очень смешные на этом парусе! Маленькие, как муравьи!
И смеялся снова.
– Государь, а вы как на портрете, который хочет сбежать! Я вообразил себе, что портрет говорит: «Что-то устал я, рисуйте без меня!» И ушел с холста! Как вы из кресел!
Николай заулыбался. Как же забавно устроена голова у Пушкина.
– Можно знаете что? Поставить машину в женской бане, проковырять дырку в стене и просмотреть все потом!
Жуковский хотел
Прошу прощения, я так, по-простому, без предупреждения (
