style="font-size:15px;"> Очнувшись, он увидел Жуковского и личного своего медика Николая Федоровича. Лица их были темны, сомнений не оставалось. Оставалось только произнести страшное.
– Случилось, – сказал Жуковский. Так же, как и Николай, он чувствовал вину и так же был сражен мистической тайной произошедшего.
Утром Николай пригласил Жуковского и Бенкендорфа к себе в кабинет. На государе был военный мундир, голос звучал официально.
– Господа, произошло страшное. Мы потеряли первого поэта России, потеряли часть самих себя. Но главное теперь – забыть об этой истории, не дать ни малейшего повода обществу и газетчикам узнать. Слушайте хорошенько: никакой машины не было! Была простая дуэль!
– Как же… сообщить обществу? – спросил Бенкендорф.
– Срочно выдумайте правдоподобные причины поединка, виновника и прочее.
– Какие причины, помилуйте, государь, они ведь родственники.
– Что угодно: например, Жорж-Шарль был в связи с женой Пушкина, а тот узнал.
Граф подумал и ответил:
– Да, так можно. В это поверят.
– Самого француза, как иностранного подданного, срочно выслать. Извиниться, заплатить хорошенько и выслать. Это и нам тайну убережет, и его от виселицы.
– Будет исполнено, государь.
– Создателя вернуть на каторгу, Данзаса приговорить к повешению, потом поместить в крепость, потом отпустить, приказав молчать настрого… В вас, господа, я уверен.
Сели пить кофе. Все было как несколько дней назад. Лучи падали на стол от голубого неба, от Невы, горчило на губах, пятнышко на сукне никуда не сдвинулось. Только Пушкина не было в живых.
– А что делать с машиной? – спросил Бенкендорф. – Уничтожить?
Николай задумался. Как всякое дьявольское искушение, машина отталкивала и притягивала одновременно. Теперь, после случившегося, хотелось ее сжечь, растоптать и запретить к упоминанию. Но… в ней оставалось его, Николая, лицо… Последние мгновения жизни Пушкина… Просто разрушить неведомое было бы варварством. Трагические события скорее показали, что Россия пока не готова к подобным фокусам с остановкой времени… Стоило спрятать ее подальше от общества и газетчиков. Николай шепнул что-то на ухо Бенкендорфу, послали за Дантесом.
Жорж-Шарль предстал перед государем по своему обыкновению полусонный, слабо понимающий, что происходит и почему он здесь.
– Monsieur Heeckeren, – сказал Николай по-отечески, – vous êtes innocent et vous vous êtes trouvé entraîné dans cette terrible situation, que nous ne parvenons pas à nous expliquer. Vous resterez à jamais dans l’Histoire comme l’assassin du plus grand poète russe, c’est le destin qui en a décidé ainsi. Mais tout sera présenté comme si c’était lui qui vous avait provoqué en duel et vous, en tant qu’honnête homme, ne pouviez refuser. Les gendarmes vous raccompagneront à la frontière et de là, retournez dans votre Patrie.[4]
– Я могу уехать с женой? – спросил Жорж-Шарль по-русски.
– Можете, – Николай обнял его, – и вот еще что… Хочу поручить вам особую миссию.
Они прошли в соседнюю комнату, где стояла машина.
– Вам надлежит увезти
Господин Геккерн, вы невиновны и просто оказались втянутым в ужасную историю, объяснения которой мы получить не в состоянии. Волею судьбы вы навсегда останетесь в истории как убийца первого поэта России, но все будет устроено так, что вызвал он, а вы, как честный человек, не могли отказаться. Жандармы сопроводят вас до границы, а далее – ступайте в свое отечество (
