свое не помню. И знакомых у меня больше нет. И истории моей личной тоже… Все, что помню: Теофраст, «Характеры».
Почему-то такая цитата: «А трус вот какой человек…»…
Про голову вампира, фаршированную чесноком
Александр Шорин
Первый раз Зоя получила по зубам от своего мужа Николая на следующий день после того, как они сошлись. Буднично это было: вечером, садясь есть борщ, он поморщился и ударил ее по губе, которая мгновенно распухла. В этом его действии не было злобы: примерно так же походя он хлопнул бы комара на шее. Борщ не был даже пересолен – просто он показал ей, кто в доме хозяин.
Она поняла это. И не обиделась. Но есть рядом не стала, хотя поставила тарелку и себе тоже. Осталась прислуживать. И больше никогда не ставила себе тарелку.
Она вообще всё поняла. Почему свадьбы у них не было, даже комсомольской. Почему он, такой красивый – усатый и с шашкой – выбрал именно её, сироту из убогой деревни, бросив брату (главному в семье) в качестве калыма мешок картошки.
Чего тут не понять? Он просто ее купил, как покупали когда-то крестьян – чтоб вела хозяйство в доме. Красный командир решил осесть и остепениться. Её, собственно, даже никто и не спрашивал. Даже брат…
Зоя была наполовину еврейкой, а значит виноватой. В чем виноватой, вряд ли она смогла бы ответить. Впрочем, над таким вопросом и не задумывалась никогда, но знала: если что, будут бить. Когда умерли папа с мамой, брат ушел на войну, она стала прислуживать в доме тётки. Били – потому что еврейка; потому что голодно; потому что умная; потому что в школу хочет; потому что нужно обязательно кого-то бить.
Брат потом вернулся и забрал ее к себе. Не бил. Научил читать. Продал за мешок картошки.
Его она тоже поняла: семеро по лавкам, лишний рот. А картошка – это жизнь…
Она умела приспосабливаться. Быстро привыкла к новому дому. На работу Николай ее не пускал, хотел чтоб за хозяйством следила: корова, поросёнок, десяток кур.
Вставала она с рассветом и, отправив корову на выгон, возвращалась делать мужу завтрак: яйца, хлеб, молоко. Потом за ним приезжал автомобиль, и он, скрипя портупеей, уезжал на работу.
Обедал муж на службе, а ужинал всегда дома, и ужин любил богатый: борщ, мясо с картошкой, яичницу со шкварками…
Бил редко, говорил с ней – ещё реже. Она даже не знала, где он служит. Знала только, что он – большой начальник: водитель у него с машиной и маузер на боку.
Радовалась, что сытно. Тайком брату в деревню переправляла картошку. Каждый месяц – мешок…
Дома всё было – как муж скажет. По выходным он любил сам поковыряться в огороде, с наслаждением колол дрова. А под вечер любил есть особое блюдо, которое готовил сам: тюрю из хлеба, размоченного водкой. После чего кряхтел, пел: «Эх, Маруся, нам ли жить в печали?»
