Силой напрямую, без посредников. В каждом спрятана исконная суть, которую можно разбудить через процедуру, называемую “латихан”.
Процедура эта невообразимо проста: люди, мужчины и женщины раздельно, в разных помещениях, встают в круг, и один из них говорит:
– Начнем.
И все. Дальше приходит откровение, если ты к нему готов. Или нет, если твое время не сейчас. Никакой подготовки, никакой духовной работы, никакой организации. Сила сама выбирает тех, с кем хочет вступить в контакт. И являет себя этим выбранным.
Они сидели на татами в гимнастическом зале над Harry’s Coffee Shop. На скудно выкрашенных стенах висели расписания занятий дзюдо и плакаты с людьми в различного типа кимоно.
Говорил Роланд, Илья задавал вопросы; остальные двое слушали молча, как бы сторонясь беседы. Один из них, Саймон, носил носки разного цвета.
– Это не религия, – объяснял Роланд. – Никаких предписаний. Никаких запретов, кроме тех, что определил себе сам. Человек может исповедовать любую религию и делать латихан. Саймон, например, иудей, Джефф – протестант, а я гностик. В субуде нет догматов веры, нет даже центральной фигуры – бога. Субуд – просто убеждение, что в каждом есть частица Силы, и, если он обратится к Силе, Она ответит и поможет.
– Но что-то все-таки нужно сделать, чтобы Сила выбрала тебя? – спросил Илья. – Если Сила являет себя избранным, значит, что-то делает их избранными.
– Мы не можем знать, почему Сила выбирает тех или других, – сказал Роланд. – Не заботьтесь об этом. Если начнете думать, придумаете миллион теорий, и каждая будет неправильной. Все религии построены на таких неправильных теориях о Силе. О том, как Она создала мир, о предназначении человека, о том, чего Сила хочет от нас. В субуде нет ни космогонии, ни теологии, ни морали. Только вера, что Сила доступна для контакта, и Она сама скажет, что и как делать. Все остальное придумано людьми.
Зал постепенно наполнялся мужчинами; они снимали обувь у входа, проходили к узким длинным лавкам, стоявшим вдоль одной из стен, и молча садились, не здороваясь с другими. Многие снимали ремни и часы и клали под лавки. Некоторые сворачивали ремни и засовывали в обувь у входа. Концы ремней торчали из пустых ботинок – как гюрза перед броском.
Между пришедшими было мало сходства: разных рас, возрастов, религий. Их объединяли молчание и чувство цели. В зале сгущалось предчувствие, как перед сексом с женщиной, с которой спишь впервые: знаешь, что произойдет, но как это будет, как начать, кто первый дотронется, что она любит – все это пока тайна, которую предстоит раскрыть.
Мужчины сидели вдоль стен без ремней и часов и ждали тайны.
Окна были плотно закрыты. Кто-то зажег свет, и в высокой пустоте зала повис желтоватый туман. Вокруг ламп на потолке расцвела резная паутина из расплывчатых теней. Худой хасид, что пришел последним, аккуратно сложил черный пиджак и положил на лавку. На нем была белая нечистая рубашка с торчащими
