рваной бумагой окно на лунный свет над морем. Он догадывался, где сейчас Джулиан и остальные: Артур знал о лунной дороге, и о других путях в стране фэйри. По ним гнали его с улюлюканьем пикси и гоблины, забегая перед своими хозяевами – прекрасными принцами и принцессами Волшебного народа. Однажды он упал в зимнем лесу, и разбил своим телом лед, затянувший пруд. Артур помнил, как смотрел на кровь, растекавшуюся по серебряной поверхности пруда.
– Как красиво, – промурлыкала леди фэйри, пока кровь Артура вмерзала в лед.
Иногда о своем разуме он думал так же: разбитое зеркало, отражающее ломаную, несовершенную картину. Он знал, что его безумие не похоже на человеческое. Оно то приходило, то уходило, порой едва касаясь его разума, и он начинал надеяться, что оно ушло навсегда. Но оно возвращалось и топтало его, как кавалькада всадников, которых никто кроме него не видел, оглушало хором голосов, которые слышал он один.
Лекарство помогало, но лекарства больше не было. Джулиан всегда приносил его, с раннего детства. Артур не знал точно, сколько ему сейчас лет. Наверное, немало. Порой Артур задавался вопросом, любит ли он Джулиана, и вообще племянников. Порой он просыпался от снов, в которых с ними происходили всякие ужасы, и лицо его было мокрым от слез.
Но это могло быть и чувством вины. Артуру не хватило ни сил вырастить их, ни духу позволить Конклаву выбрать для них лучшего опекуна. Но кто бы оставил их вместе? Наверное, никто, а семью разлучать нельзя.
Внизу скрипнула дверь. Артур живо обернулся. Может, Джулиан все-таки обдумал как следует свой безумный план и вернулся. Лунная дорога полна опасностей, а море – предательства. Артур вырос на берегу моря, в Корнуолле, и прекрасно помнил морских чудовищ: «И в горькой он крови омоет нас, гордыней, как клыками, раздирая»[30].
А может, чудовищ никогда и не было.
Она появилась на верхней ступеньке лестницы и спокойно поглядела на него. Ее волосы были собраны на затылке так туго, что кожа натянулась. Она склонила голову набок, внимательно разглядывая тесную грязную каморку и заклеенные бумагой окна. И в ее лице было что-то такое, что разожгло в Артуре искорку воспоминания.
Воспоминания, от которого на него нахлынул холодный ужас. Артур вцепился в подлокотники кресла, а в голове зазвучали обрывки старинного стихотворения: «Белей проказы лик ее, она – посмертья забытье…»[31]
– Артур Блэкторн, если я не ошибаюсь? – улыбаясь с притворной скромностью, спросила она. – Я Зара Диарборн. Полагаю, вы знали моего отца.
Эмма, все еще в объятиях Джулиана, жестко приземлилась на густую траву. На секунду он очутился на ней – локти на земле, бледное лицо почти светится под луной. Воздух вокруг был холодный, а тело Джулиана – горячим. Эмма почувствовала, как вздымается его грудь. Когда он резко выдохнул, его дыхание обожгло ей щеку.
В следующее мгновение позже Джулиан уже был на ногах и протягивал ей руку, чтобы помочь подняться. Но Эмма встала сама, обернулась и увидела, что
Из стихотворения Элджернона Суинберна «Гимн Прозерпине».
Из поэмы Сэмюэля Тэйлора Кольриджа «Сказание о старом мореходе».
