олей.
Косматые плотные тучи с востока низко несутся над землей. В них отражаются огни земли: багровые зарева пожаров, частые вспышки далеких орудийных и минометных залпов. По огням заметно, как быстро перемещается линия фронта на запад, к Днепру.
Спит село. И вдруг завывание ветра тонет в нарастающем свисте авиабомб. Взметнулся к небу вихрь огня.
Взрывная волна сдула соломенную крышу, обнажила голые ребра стропил, рванула штукатурку со стен, сорвала дверь, швырнула ее о стену и повалила часового в коридоре.
Рассыпалось стекло, и взлетела плащ-палатка, затемнявшая окно изнутри.
В метущемся свете маленькой голой лампочки, закачавшейся на проводе, взвилась над столом стайка бумаг. Невысокого молодого майора, вскочившего со стула, облепила белым саваном простыня карты-двухверстки. Свет заморгал. Наступила тьма.
Через разбитое окно в комнату врывался холодный ветер.
Бумаги ползли по полу, шелестели и жались к стене, на которой мелькали огненные зайчики. Доносился треск горящей соломы и бревен.
Молодой майор наклонился над столом, чтобы водворить на место облепившую его карту. Правый ее край он прижал телефоном, левый – пистолетом, посреди положил набитую бумагами папку. Под порывами ветра карта шевелилась, документы летали по комнате. Майор подхватил плащ-палатку, с которой со звоном посыпались осколки, и завесил окно. Плащ-палатка хлопала, как парус. Майор посветил электрическим фонариком, достал из угла гильзу от зенитного снаряда и зажег зажатый в ее горловине фитиль.
Он поднял с пола шифрованные телеграммы, боевые донесения, оперативные сводки и только после этого, стряхнув с плеч пыль и крошки мела, поднял и надел фуражку. Еще минута, и комната оперативного дежурного по штабу армии, которой командовал генерал-майор Королев Николай Иванович, приняла почти прежний вид.
Майор подхватил свисавшую со стола телефонную трубку и спокойно проговорил:
– Сысоев слушает. Продолжай докладывать обстановку.
Трубка молчала. Майор подул в нее раз, второй. Ни ответа, ни привычного живого шороха.
– Бекетов! – крикнул майор через плечо.
Часовой за дверью не отозвался.
– Бекетов! – еще громче крикнул майор, нетерпеливо раскрывая кодовую таблицу и подвигая к себе телеграмму, заполненную рядами цифр.
Часовой не появлялся.
Майор сунул пистолет в кобуру и вышел в сени.
Рослый боец оказался не слева у двери, как ожидал Сысоев, а справа, в конце коридора. С автоматом на шее, освещенный заревом пожара, Бекетов казался окровавленным. Он стоял, опустив голову, хлопал ладонями по ушам и громко, будто рубил дрова, выкрикивал:
– Гу-гу-гу!
– В ансамбль песни и пляски собираешься?
Автоматчик продолжал гукать. Майор подошел, сильно тряхнул его за плечи и прокричал ему в ухо:
– Слышишь меня?
– А? Вроде слышу, товарищ майор. В ушах будто в железном котле: клепки заклепывают…
– Ранило?
– Вроде бы целый. А слышу-то – как с того света!
– Беги к связистам. Чтоб на этом свете у меня через десять минут была телефонная связь и электричество! Наружного часового оставь за себя. Повтори!
Когда Бекетов докричал свой ответ: «Мацепуру оставить за себя!» – у наружных дверей послышался хриплый голос:
– Я тут, товарищ майор.
Невысокий, широкий в плечах, пожилой автоматчик говорил степенно, стряхивая с себя песок.
Из дверей, ведущих во вторую половину дома, выглянула заспанная физиономия лейтенанта Винникова:
– В чем дело, Сысоев?
– Дело в капризе взрывной волны. Спи.
Дверь захлопнулась. К разбитому окну Сысоев и автоматчик привалили снаружи кусок дощатой стены от разваленного сарайчика.
– А тебя, Мацепура, не задело? – спросил Сысоев.
– Шостый раз чертов фашист кидает бомбу прямо в мене – и все мимо. Судьба! Фахт.
– Я было поверил, что Мацепура не боится ни огня, ни воды, ни черного болота, а ты, оказывается, каждую авиабомбу своей считаешь. К разбитому окну никого не подпускай.
Сысоев вошел в коридор.
– Один момент, товарищ майор.
Сысоев по голосу понял, что автоматчик хочет сказать что-то важное, остановился.
– Как Бекетов вернется, мы ваше окно организуем. Вы извините, только я вам хотел про
