вещи.
– Знаю.
У них не было счетчика, но почему-то ей казалось, что уровень радиации даже здесь, за пределами каньона, значительно выше нормы. Может быть, поэтому в маленькой семье так и не появились дети. Ей хотелось вернуться назад, к морю, но все как-то не удавалось.
В минуты особо тоскливые она даже принималась собирать вещи. Правда, на мгновенном порыве все и завершалось. Вскоре немногочисленные костюмы возвращались на полку, таблетки-антигравы – в аптечку, бонусные карты – в сферу-накопитель. «И как ты без меня жить собираешься?» – спрашивала она, когда речь заходила об отъезде.
В этот день он нёс ей что-то действительно важное. Маленький контейнер, наполненный воздухом, в котором теплилась жизнь. Она булькала, сканировала небо, передавала сигналы в космос. Только безрезультатно: сто лет – слишком малый возраст для установки связи вне планеты. Да и речь скорее напоминала лепет, чем мольбу о спасении.
– Смотри, кого я нашёл! – он вбежал в дом, но не сразу её нашёл. Она в очередной раз вычищала костюмы в спальне, чтобы уйти. – Да брось! Скоро всё изменится к лучшему.
Он поставил контейнер на стол и открыл его. Синеватое свечение, под стать местному закату, наполнило отсек. Ей пришлось подойти. Снизу три пары зеркально-голубых глаз удивлённо уставились на неё, не мигая.
– Он, должно быть, голоден, – сказала она. – Приготовь еду. И найди в заднем блоке доску.
Вскоре малыш был умыт и одет в детские вещи, которые копились на базе со дня перелёта с Земли. Перед обеденным столом они поставили доску-ретранслятор. Раньше, лет десять назад, этот переводчик был в моде. Но центаврианцы почти перестали посещать человеческую систему, и импульс первого контакта утонул в рутине колонизации.
Они дождались, пока маленький гость переварит всю тарелку, и стали задавать вопросы. На экране вместо ясных образов вырисовывались размытые круги, точки, кривые линии. Центаврианец оказался ребёнком не старше 100—120 лет. Это обрадовало его и совершенно расстроило её.
– Когда он научится посылать свой первый сигнал в космос, нас уже не станет, – грустно улыбнулась она. – Мы должны отвезти его в город.
Он покачал головой.
– Всё, что падает на Марс, остаётся здесь навсегда.
Она попыталась сдержаться, но ей было больно.
– Надеюсь, меня это не касается, – неожиданно выпалила она и вышла из отсека. На доске появились обрывистые линии, словно капли земного дождя – малыш заплакал.
На рассвете она долго стояла у люка с рюкзаком на спине и гермошлемом в руках. Он спал, а ребёнок таращился в окно и пытался поймать волну местной радиостанции. Когда затянувшемуся прощанию с прошлым пришёл конец, она приняла решение.
– Надо вернуть тебя домой, – вслух сказала она, склонившись над контейнером. Все шесть глаз весело заискрились в ответ. – Но только не сегодня. Может быть, завтра. Или даже послезавтра.
