неких диковинных музыкальных инструментов и воркования парочек у стен Храма Любви. Под ночным небом Алтынгард горел яркими золотыми огнями и, казалось, полностью оправдывал свое название. Этот разросшийся на весь город пир начинался под сводами дворца алатынских правителей. Таких величественных строений в Семиводьи Оседень никогда не видывал, единственным, с чем он мог бы сравнить тот дворец, был замок его собственного отца в Ринии, который был таким же масштабным, как и сей дворец. Безобразные гуляния в ту позднюю ночь охватили и самые центральные помещения дворца, включая и тронный зал, в которых редко можно было бы увидеть такое в обычные дни, как могло показаться молодому военачальнику, ибо на его родине такое непристойное поведение не было принято в местах, отведенных для державных дел. Здесь же полуобнаженные куртизанки в открытую щеголяли под ручки с какими-то важными высокопоставленными особами. Отрешенный от празднования, Оседень разгуливал по ступеням дворца и с неприкрытым интересом разглядывал звездное небо, в ту ночь видимое абсолютно четко. Когда же тело кама начал пробирать легкий озноб, он решил вернуться внутрь и, несмотря на все отвращение к происходившему, понаблюдать за празднеством вблизи камина. Пробираясь через различные комнаты, просторные и более тесные, заполненные толпами совершенно непонятных людей, отношение которых ко дворцу вообще казалось Оседню сомнительным, он все же вскоре добрался до зала с большим камином, у которого грелись, лежа на огромных подушках те, кому уже порядком поднадоели шумные пляски и нескончаемое количество хмельного питья, которое казалось было единственным продуктом в этом городе в избытке. Неожиданно взгляд Оседня скользнул по группе из четырех молодых мужчин в компании неких полуголых девиц – в одном из них кам признал своего старшего сына Сармата.
– Это еще что такое! – оттянул его за ворот Оседень, – Да ты охмелел! – взревел вдруг воин, почувствовав запах виноградного питья от Сармата, который, не смотря на все усилия, внятно не смог уже выговорить ни единого слова в свое оправдание. – Ах ты щенок! – глаза молодого отца наполнились гневом – в таком состоянии он своего сына еще не видел никогда и часто опасался, что беспечный Сармат мог скатиться до такого. В мгновения ока в его руке мелькнула непонятно откуда взявшаяся палица – под ногами по всему залу были разбросаны груды мусора и поврежденных вещей – и он что было силы огрел своего сына. От тяжелого отцовского удара тот аж согнулся пополам и упал на колени, возмущенный же таким поведением сына Оседень нанес еще несколько больных ударов по спине Сармата и, отбросив палицу в сторону, направился к камину. С одной стороны, его терзало некое неприятное чувство, ибо до этого дня он никогда не поднимал руку на своих сыновей, по крайней мере в такой степени, но увиденное им стало последней каплей, так как Сармат уже давно начинал беспокоить Оседня своим поведениям,
