мои слова для тебя еще что-то значат, поверь мне – он бы не стал этого делать. Видят боги, забот у него сейчас хватает и без бородатых, давно заброшенных в старый колодец обид.
– Знаешь, а ты изменилась, – честно говоря, он еле удержался, чтобы не взять ее руку в свою. По привычке, о которой, как он думал, давно уже позыбыл. Она этого, впрочем, не заметила.
– А ты, никак, ожидал, что как только вернешься в Киев, на шею тебе тут же кинется та молоденькая девчонка?
Ждана хотела сказать еще что-то резкое и наверняка донельзя обидное. Это было видно по ее лицу. Но вместо того лишь глубоко вздохнула.
– Не знаю, как долго твои люди смогут водить за нос моих гридней, – Тверд отметил про себя это «моих». Не – «его», – но рано или поздно кто-то захочет проведать мои покои. Так что давай разберемся с этим быстрее. Что там было?
Тверд рассказал о покушении быстро и кратко. Как перед сражением.
– Никто не собирается обвинять боярина Полоза на судилище. Мы просто удумали проверить всех, кто мог бы пойти на такое. Один из тех, у кого хоть какой-то повод, но был – твой муж. Нам, кстати, забыл сказать, с утра купец один дал от ворот поворот. Нанялись к нему, ударили по рукам, а на пристани наши руки ему вдруг стали не очень любы. И как только мы вернулись на постоялый двор – стрелок нас там уже поджидал. Может, это совпадение, а быть может, боярин какой припугнул, чтобы ничего не сорвалось, торгового человека.
– Вы уезжали из города, – как слабоумному ребенку принялась втолковывать хозяйка терема. – За какой надобностью ему тебя в таком случае останавливать?
– Уезжая, могу и вернуться. А со стрелой меж глаз – вряд ли.
– Хорошо, – она махнула рукой так, словно отпускала от себя нерадивого челядина. – Ежели тебе от того станет легче и ты больше не станешь из-за этого лазить в мои окна, я все узнаю. Как ты там говоришь? Самострел? Степная шапка по самые глаза? Хорошо. А теперь – иди. И надеюсь, ты уйдешь так, что потом по Киеву не пойдут разговоры, будто к женке княжьего ближника кто-то по ночам в окна лазит.
Тверд не стал упоминать о Хвате и его не всегда надежном языке.
Ливень уже выплеснул на землю всю свою первоначальную ярь, и теперь по крышам притулившихся в округе построек мирно, лениво барабанил мелкий дождик.
– Добрыня?
Он повернул к ней голову. Что ни говори, а это было приятно. Кроме нее его уже много-много лет никто так не называл.
– Как тебя теперь кличут?
– Тверд.
Он мог бы поклясться, что зеленый лед ее глаз на миг подтопил огонек живого интереса.
– Выходит, – помолчав немного, промолвила она, – что не я одна за эти годы изменилась.
Он неопределенно пожал плечами.
– Выходит, так.
А когда он уже подошел к окну, прикидывая, как же ему теперь нужно исхитриться, чтобы слезть отсюда по отсыревшим и наверняка сделавшимися скользкими бревнам сруба, она окликнула его снова.
– А ты точно только из-за этого татя ко мне пришел?
Врать
