пошутить Лука. Никто не улыбнулся.
– Все равно что ветер, начитаются… всякого! Я слышал, в столице иногда на протяжении всей церемонии только двое участвуют. Представляете? Двое! Никого не приглашают, расписываются между собой и дело с концом… разве можно?
– А мы-то как регистрироваться будем? – спросил Илья, потом от застенчивости раскраснелся и больше уж за столом ни слова не проронил.
– Я в Город завтра поеду, – начал пояснять Радлов. – Узнаю день, когда регистрируют. Там вроде не ежедневно, да и запись ведется. Запишу вас на свободное число. Сами-то как думаете? А, Лиза? Раньше вам хочется или, наоборот, чтоб времени на приготовления хватило?
– Готовиться непременно надо, – ответила Лизавета, не поднимая глаз. – У меня и платья нет.
– За месяц успеем! Значит, завтра поеду и попрошу записать на начало мая. Числа этак пятого-шестого.
Девушка кивнула.
Тома между тем порхала над столом и следила, чтобы у собравшихся были полные тарелки. От ее внимания не ускользнуло, что Лиза и Лука вовсе ничего не ели. На дочь женщина поглядела сочувственно, списав отсутствие аппетита на робость, а гостю незаметно шепнула на ухо:
– Все свои, ешь.
Лука вне дома к пище никогда не прикасался, но тут почему-то машинально зачерпнул ложкой суп да попытался проглотить. Вся жидкость тут же вылилась из перекошенного вечной улыбкой рта обратно в тарелку, по правой стороне подбородка, часть разбрызгалась по столу, а из глаз хлынули слезы, как и всегда при приеме пищи.
– Лука, ты чего? – забеспокоился Радлов. Тома, знавшая об особенностях недуга, положила руку мужу на плечо и заставила замолчать.
Возникла небольшая заминка. Незадачливый гость вытер платком лицо и стол, отставил тарелку, оглядел собравшихся с той невольной неприязнью, с какой больной всегда почти смотрит на здоровых, убрал платок и уставился на свои руки, не зная, что сказать.
– Ты прости, меня ж предупреждали, – залепетал Петр. – Тут все знают, что у тебя… так… ты прости.
– Да уж переживу. Давайте, может быть, продолжим?
– Так я на чем остановился… с регистрацией вроде разобрались… как съезжу, решим прочее, – Радлов никак не мог собраться с мыслями после своей оплошности. Жена ему, конечно, рассказывала, что их друг за едой всякий раз рыдает навзрыд, ибо физиология у него такая от паралича мимических мышц, да оно как-то забылось за разговорами, потому теперь было стыдно, даже немного зло взяло. Гнев свой глава семейства очень хотел излить на кого-нибудь подходящего, безропотного, и тут взгляд его упал на падчерицу:
– Лизавета! Долго молчать собираешься? Нет, вы поглядите! Села с краю как неродная!
Лиза вздрогнула, ибо воспаленному ее воображению на миг почудилось, будто тайный замысел раскрыт, оттого и крики. Затем поняла, что отчиму просто нужно на ком-то
