что офицер, дворянин, никогда бы так не сказал… Он бы сказал – «цесаревич»….
Боткин. То есть…
Николай. Да, кто-то из наших тюремщиков или того хуже – стоящих над ними, решил устроить нам эту отвратительную, хотя и тонко организованную провокацию. Чудовищную… Чудовищную потому – что она давала нам надежду. Крупицу надежды. Надежды на освобождение от пленения. Я понимал, что мне суждено изгнание – мне и всей моей семье. И я… Был ли я к этому готов? Не знаю… к изгнанию, к эмиграции, к тому, чтобы оставить Россию – да. Но вот к этому…
(свет гаснет на Боткине, Николай остается один, слышится грубый мужской голос)
(Николай резко оборачивается на голос – свет вычерчивает массивную фигуру Распутина)
Николай. Ты ли это, друг мой?
Распутин. Я, папенька.
Николай. Но ведь… Я же сам видел тебя мертвым, ты же был убит, тогда, в Петербурге…
Распутин. Да что нам смерть! Ты же сам не раз говорил, что в Бога веруешь?
Николай. Верую.
Распутин. Ну и вот – раз веруешь, значит, знаешь, что нет никакой смерти, а есть жизнь вечная, что нам Боженькой дана. Он добрый, Боженька, вона, в меня из пистоля палили-палили, больно было – страсть! – а он смилостивился и упокоил. Таперича не болит ничего, а что грудину продырявили, да нос набок свернули – мне-то оно сейчас вообще ни жарко, ни холодно – чай, не под венец. Так что ежели веруешь в Боженьку – то в смерть верить не нужно. Нету ее, смерти-то.
Николай. Верю… Но слаба моя вера, видимо… Потому как – страшно мне.
Распутин. А всем страшно. Умирать – завсегда страшно.
Николай. Умирать?
Распутин. Ну а сам-то как думаешь? Для чего тебя держат тут, за семью замками? Правильно, чтобы напугать. Чтобы за страхом своим не упомнил ты ничего, потерял бы разум. И бороться с этим – есть лишь один верный способ.
Николай. Какой же?
Распутин. Одно помнить: не властен никто над тобой на земле. Никто не может тебя запугать да уничтожить. Что они сделают с тобою? Убьют? Да подумаешь – душа-то она вечно живая, ей только в радость скорлупу бренную стряхнуть, да и помчится, аки птичка. Встряхнется – и полетит, душа живая-то.
Николай. Понимаю. Все понимаю. И верю, но…
Распутин. Веришь да не веруешь. Бывает. Так сила веры-то и проверяется.
Николай. Скажи тогда, зачем мне все эти проверки? Разве надо меня еще раз за разом проверять?
Распутин. Ну а как же? Господь – он такой. Он нас ежеминутно, да что там – он нас секундочку каждую испытывает. На то Он и Господь.
Николай. А если я не выдержу испытание?
Распутин. Так не всякий и выдерживает.
Николай. И что бывает с тем, кто не выдерживает?
Распутин.
