время. По маленькому окошку, находившемуся вверху крыши и пропускавшему дневной свет, предположила, около трёх дней. Возле ограждения появился человек, на вид лет сорока. Он был высок, красив, брюнет, аккуратно пострижен. Имел строгий, изумрудный взгляд и отличную осанку. Сощурившись, надменно осматривал пленницу. Она затравленно подняла глаза.
– Что дальше?– прошептала слабо.
– Хотел посмотреть на ту, которая победила самого Неиса. Ты крепкий орешек. Три дня в карцере и ни следа морального разложения. Другие умоляют пощадить, – глаза, отчего-то такие знакомые, ехидно блеснули, в улыбке обнажились ровные, белые зубы.
– Мои друзья никогда не станут никого умолять, – сказала она с вызовом.
– А…Эти? Нет, конечно. Им недолго осталось. Несговорчивых здесь не любят. Тебя тоже касается.
– Что тебе нужно?
– Это место обучает людей работать на наше правительство. Работёнка грязная, но другого выхода нет. Отсюда не выпускают в свободное плавание. Только, если на тот свет. Так что. Либо учись, либо сдохни. Такой девиз. Как тебе? – он нахально торжествовал.
Катарина приблизилась к прутьям и плюнула ему в лицо. Он развернулся и с хохотом покинул коридор. Через мгновение прутья клетки исчезли в полу, и ворвались трое военных. Они избили её до полусмерти, и она провалилась в забытье. Лица родных расплывались где-то высоко, шум в ушах напоминал гудок парохода, голова раскалывалась на тысячи кусочков. Голос Лины зазвенел над ухом, чисто и нежно:
– Не сдавайся! Борись! Ты сильнее, чем они! Пора научиться быть хитрее! Не противься! Подыграй! – и удалялся, исчезая.
И она жалела об этом, потому что не хотела снова оставаться одна. Тело во всех уголках пронзала острая боль. Не могла пошевелиться и в надежде произнесла про себя исцеляющее заклинание. Не подействовало. Катарина взвыла. Злость плескалась внутри испепеляющей лавой, подогревая желание выжить и уничтожить их всех, одного за другим.
Тот военный явно не собирался доводить ее до смерти, потому что дважды в день стала приходить медсестра. Это была красивая, молодая, смуглая шатенка с родинкой на щеке. И даже халатик как нельзя кстати ей подходил. Она меняла повязки, наносила мазь на раны. Однако что-то в образе казалось странным. Она не походила на кровожадных людей, у которых оказались в плену. Несколько дней Катарина пыталась понять, задаваясь вопросами. Дошло до того, что не могла думать ни о чём другом. В очередной визит, когда она молчаливо позволяла себе помогать, соблазняясь открытой клеткой, заметила татуировку у нее на руке. Кусочек изображения, выглядывавший из-под рукава, кое о чём напомнил. Она схватила её за руку и задрала рукав, девушка крепко вцепилась в ответ. Лиса, та самая, фамильная, с приподнятой лапкой и наклонённой, умной мордочкой пристроилась на теле у медсестры. Она непонимающе уставилась на девушку, а та наклонилась ближе и яростно зашептала:
– Если хочешь выбраться отсюда, никогда так больше
