мужчина в белом арабском мужском платье и белой же чалме. По контрасту с кипенно-белой одеждой, сам он был очень смугл и черноволос.
Сразу после официальной речи Манука состоялось вручение орденов и наград. Я плохо понимала кто все эти люди и за что их награждают. Кому-то доставалась грамота, кому-то – орден в красной или синей коробочке, кому-то король просто жал руку и обнимал под щелкание многочисленных теле– и фотокамер, запечатлевавших торжественные моменты.
Наконец, назвали и мое имя. Вызов меня на сцену ведущий подкрепил кратким рассказом о моем ночном подвиге. Под бурные аплодисменты собравшихся, в чужом вечернем платье, без укладки (я намочила под краном в номере волосы и немного закрепила их гелем для волос), в странной и неподходящей для события обуви, я шла к сцене, дико смущенная и зажатая. Господи, мамочка, я ли это? Со мной ли все это происходит? Как бы так взобраться на пару ступенек, отделяющие зал от сцены, чтобы убогие полусапожки не показались из-под нарядного подола?
Король широко улыбнулся мне ярчайшими, будто сахарными, крупными белыми зубами, поцеловал мне руку и вручил грамоту и желтую коробочку. Странно, пронеслось в моей голове, всем синие или красные, а мне желтую. Может, это потому что я женщина? Тут ведущий громко пояснил всем собравшимся, что мне вручается высшая награда королевства «Орден Льва и Луны» за спасение королевского наследника. Король еще раз поцеловал мне руку, слегка поклонился и легонько подтолкнул меня, чтобы я развернулась – теперь собравшиеся фотокорреспонденты и кинооператоры снимали и нас. Наконец, съемка была окончена. Король, продолжая слепить меня зубами, сказал:
– Мадам Горохоф, после приема не торопитесь уходить. Я бы хотел поговорить с вами. Секретарь проводит вас в переговорную.
Дальнейшее было как во сне. Музыка, какие-то журналисты, неоднократно бравшие у меня интервью, названия изданий которых я, конечно же, не запомнила. Какие-то совершенно неопознаваемые кушания, которые были странны как на вид, так и на вкус. Роб, то и дело то прибиваемый ко мне фланирующей по залу толпой, то исчезающий куда-то. В общем, сон, туман и морок.
Наконец, вечер закончился. Я чувствовала себя как лошадь на цыганской свадьбе: голова в цветах, а сама вся – в мыле, таким душевным трудом далось мне это мероприятие. Гости почти исчезли из зала, когда ко мне подошел знакомый мне мосье Матан и предложил перейти в переговорную комнату, где меня уже ожидал Манук Шестнадцатый.
Комната представляла собой полукруглое помещение, с целым рядом эркерных окон. В одну из стен, почти напротив входной двери, был вмонтирован камин, за стеклянным экраном которого горело тихое пламя. Большой круглый ковер на полу, стол и рядом кожаный диван – центральная композиция комнаты, сразу от входа обращающая на себя внимание. На диване сидел Манук, рядом, за столом, переводчик. Перед ним была открыта какая-то большая книга, с чистыми, как у блокнота, листами. Мосье Матан, войдя
