style="font-size:15px;"> Решили, что Авдотья может пожить это время у старого Авдея – и крыша над головой, и за стариком будет присмотр женский.
Атаман напоследок дал наказ казакам:
– Во всем будьте в послушании у Григория. Он за старшего среди вас пойдет, малым походным атаманом.
Казаки поклонились Бородину низким поклоном и разошлись по домам собираться в дорогу.
После Круга Данила оповестил караванщиков, что на утро наметил выход из Яицкого городка. И предупредил еще раз, чтобы проверили, надежно ли кованы кони: дорога предстояла дальняя, степью. Только вдоль реки Яик надо было пройти не менее четырех с половиной сот верст, да от Яика до реки Эмбы, где кочевал хан Нурали со своими кибитками, мало что меньше.
В тот вечер над Яицким городком стоял плотный, из-за полного безветрия, запах сушеного хлеба: казацкие женки по заказу отъезжающих купцов спешно готовили ржаные сухари, а в кузнице по-над крутым берегом реки Наган долго звенели молотками местные кузнецы, ковали запасные в дорогу подковы.
Ранним утром следующего дня караванщики покинули столицу яицких казаков и двинулись на юг, вдоль правого высокого берега реки. Нежаркие дни сменились прохладными росными и туманными ночами, и только степь была неизменной – огромной на многие сотни верст, будто соперничала с небесной гладью, спокойная, с редкими коршунами под серыми осенними тучами. Со дня на день можно было ждать и первых мокрых снегов.
С коня в степи далеко видать, и все же первое время Рукавкин с беспокойством поглядывал на непролазные заросли ветлы вдоль яицкого берега. Нередко заросли эти скрывались под исполинскими по размерам осокорями, а рядом ивы тянулись к небу – охотницы до вольной воды и света. В голых верхах осокорей густо чернели пустые грачиные гнезда, похожие на лохматые казачьи малахаи, заброшенные ввысь в пьяном разгуле.
Заросли леса, при полном отсутствии на деревьях листвы, были так плотны, что порою на десятки верст не видно толком, а что же делается на киргиз-кайсацкой стороне, за Ликом? По правую руку от караванщиков стелилась бескрайняя серого цвета степь: ни тебе холма взойти и осмотреться, ни суходола, чтобы хоть на время укрыться от беспощадного северного ветра.
День шли, наскоро обедали отварным говяжьим мясом и овощами, сделав короткую стоянку. К вечеру же неизменным выстрелом сторожевого казака на вышке их встречал очередной форпост. На сполошный выстрел сбегались казаки гарнизона, сердечно принимали гостей и затевали горячий ужин с непременной душистой ухой.
Ночная остановка, глубокий сон под надежной крышей и в тепле, а наутро – снова в путь, снова степь, ровная, в серой пожухлой и скудной траве, и только изредка, обгоняя караван, мчался на юг колючий серый куст перекати-поля, этого вечного степного непоседы.
Данила Рукавкин, как-то уморившись ехать в молчании, поравнялся с Григорием Кононовым и в очередной раз попытался разговорить
