видя, как на его руке, лежащей поверх стола, стремительно прорезаются черные когти, кроша и кромсая обожженное дерево…
Несколько долгих секунд…
А затем плевком ярости прозвучало:
– Зззабирай!
Оглушенная, я даже не вздрогнула, когда с грохотом свалился его стул. С заторможенностью проследила за тем, как рухнул кусок выломанного Главнокомандующим стола, который дракон в ярости стряхнул со своей руки. Оглушающим грохотом пронесся шум закрытой за вышедшим драконом двери, которая тоже сломалась и жалко повисла на петлях, грозя оборваться.
Но того, как она упала, я уже не увидела – подбежавшая испуганная Камали подняла меня со стула и потащила прочь. Затем Хатор торопливо подхватил на руки, как ребенка.
Из Крепости мы неслись так, словно все здание собиралось вот-вот разрушиться.
На выходе из резиденции Главнокомандующего нас, как оказалось, ждали.
– На восток? – поинтересовался огромный воздушник.
– И быстро, – взмолилась Камали.
Подхваченные ветром, мы понеслись прочь от Крепости, прочь из города, все дальше и дальше, по горам, лесам и долинам. Но, обхватив Хатора за шею, я все смотрела назад, и почему-то, несмотря на то что даже Аркалона давно не было видно, мне все еще казалось, что я вижу окно Крепости и вижу взгляд стоящего за ним Ирэнарна.
Дом халоне Осаимо, или, как называли ее домашние, бабушки Осаи, я запомнила плохо.
Камали провела меня по нему, пытаясь что-то постоянно рассказывать, какие-то истории из детства, из детства ее детей, несколько семейных легенд, представляла каких-то драконов и дракониц – я почти не слушала.
Очень порадовало, когда, приведя меня в купальню с одной деревянной круглой ванной посередине, Камали остервенело принялась снимать с меня все украшения, отшвыривая так, что становилось ясно – будь ее воля, она бы все эти кольца и браслеты порвала и изломала.
Не снялась только цепочка.
Драконица пыталась найти замочек, не найдя, предприняла попытку снять украшение через голову, когда не получилось – растянуть. Не вышло и это – буквально перегрызть. Несколько минут, пока она это делала, я молчала, а потом как-то изнутри вырвалось тихое:
– Мама…
И Камали, бросив цепочку, обняла меня, прижала к себе и, расплакавшись, прошептала:
– Все будет хорошо, солнышко, все будет хорошо, главное, что успели. А Стража мы снимем, все равно снимем, не так, значит, по-другому, главное, не сдаваться, главное… И у нас же древний есть. Сам не справится, я весь Совет на уши поставлю! Я им устрою!
Мама что-то еще говорила, крепко обнимая меня и гладя по спутавшимся за время полета в воздушнике волосам, и меня медленно отпускало чувство обреченности. Но почему-то казалось, что где-то внутри, в самой глубине души, я до сих пор чувствую взгляд Черного дракона, и в нем нет ничего, кроме мучительной боли.
Повторно с домом
