ней же, поглощающей микстуры,
Жестоко ощущал он иногда
Ничтожество сухой своей натуры,
Глубокое страдание стыда.
Казалось, ум исследует юродство,
Всё терпит искажение своё,
Где есть её святое благородство,
Зияющая бездна глаз её.
54
Вздыхается душе несовершенной,
Но помнится повсюду не вполне
То лучшее, что зримо во вселенной,
Что зримо зачастую только мне.
Во всех обнаружениях юдоли
Живу, боготворя твои черты,
Смотря подчас иначе, не по роли,
Смотря ясносияюще, как ты.
Красе твоей вседневно, без предела
Чудесная даётся новизна.
Как ты, знать, улыбалась и глядела
Впервые сотворённая весна!
55
Воспринятую роль она, возможно,
Считала жизнью подлинной своей,
Поэтому так верно, так неложно
Развёртывать игру случалось ей.
В актёрстве жизнь её была богаче,
Чем эта, всем открытая среда.
Жалеть ей пало дышащих иначе,
Влачащихся в убожестве всегда.
При ней же, вдохновляющей на книги,
Рискнули бы дождаться молний вы,
Признав её воспитанницей Риги,
Не дочерью внушительной Москвы.
56
Напевное прельщает изощренье,
Прельщает иногда сильней всего,
Но слаще вслед орлиное паренье,
Высокая раскованность его.
Что пение, что горло птицы ранней,
Где крылья беспримерно хороши?
Крылатое безмолвие желанней
Звучания посредственной души.
Давая клясть орла родной цевнице,
Невольную любовь ему дарю:
По нраву быть – угодно певчей птице,
Не хочется – пернатому царю.
57
Напомнив о себе соседке встречной,
Полезным обнаружился сполна.
На выводах о жизни бессердечной
Смеялась, а не гневалась она.
Любезничая вроде театрала,
Не раз он оборачивался к ней.
С улыбкой на него она взирала —
Чудак и призадумался поздней.
Что люб он ей, мерещилось и прежде,
Но к ней не подбирался никогда
Вовсю сопротивлявшийся надежде,
Терявшийся пред яркостью труда.
58
Не с ней деля соседство, как обычно,
Но к ней дыша по-прежнему теплом,
О чём-то говорил он ей привычно,
Поблизости сидящей за столом.
Обидно отвечала дорогая,
Таила
