в совершеннейшую трусость.
Так произошло и с Савелием.
В отличие от остальных, Марфа увидела в действиях Савелия не трусость, а настоящую смелость. Она помнила тень, мелькнувшую у края обрыва сразу после крика женщины (Савелий вовсе не прятался за карнизом, как сочли другие, а машинально бросился за упавшей вниз сумкой), помнила страх в глазах молодого человека при виде высоты и наблюдала состязание ужаса и стремления побороть его. Все сочли Савелия трусоватым, и только Марфа увидела в его поступке мужество – стремление побороть то, чего боишься больше всего. Никто из тех, кто так смело ступал по серпантину, не среагировал на возникшую сложность так, как сделал это Савелий. Смел не тот, кто не боится и рискует, а тот, кто рискует, преодолевая страх.
Когда группа наконец благополучно достигла вершины и горные хребты выстроились острыми костлявыми позвонками до самого горизонта, Марфа уже не чувствовала в груди ни обиды, ни сожалений: она смотрела на мир, объятый солнечным светом, смотрела на птиц, круживших в зазеркалье небосвода, и находила внутри себя только умилявшую сознание признательность, – ее забавляло это ее тайное открытие двоякости толкования совершаемых человеком действий, будоражило и созерцание победы над собственным страхом, а также чужое заблуждение, так виртуозно разрешенное ею. Таким образом, в Марфе появился своего рода баланс ее противоречивых чувств, которые порождали воспоминания о доме. Осью этому балансу служило осознание того, что страх порождает ненависть, но что всякий страх победим – даже тот, который, казалось бы, победить нельзя.
Когда Марфа вернулась в пансионат, она, быть может, еще осуждала, но больше никого не презирала.
С того дня за Савелием прочно закрепилась репутация человека малодушного. Насколько Марфа знала, Савелий никого не переубеждал в обратном и никого не обвинял. Он только стал немного тише, больше уже не говорил громко, как прежде, и не отпускал случайных фраз, но Марфа все же неотрывно следила за ним, потому что до того дня не встречала человека, подобного ему.
С сестрой они были в пансионате еще около трех дней, а потом уехали. В день, когда Марфа совершала пеший поход в горы, в пансионат прибыли новые постояльцы, но Марфа не видела их: когда группа вернулась в пансионат, ужин в ресторане уже кончился, и для вернувшихся из похода туристов ужин был подан в номера.
Ⅵ
Каждое утро и каждый вечер Марфа созванивалась с мужем – так было между ними условлено. Марфа говорила с мужем ласково, и сама как будто чувствовала в себе эти нежность и участливость по отношению к нему, которые она хотела выразить в своем голосе. Сам звук голоса Филиппа, мягкий, исполненный любви, казался ей самым чудесным на свете. И Марфа радовалась этой установившейся между ними традиции, и каждый раз при прощании она говорила мужу, что очень ждет встречи с ним и очень надеется, что он все же приедет к ней. Марфе казалось, что если бы Филипп приехал в пансионат, то вся
