style="font-size:15px;"> Украшавшая гостиную голова лося валялась под ногами бесформенной и разрозненной грудой шерсти, набивки и обломков рогов – недавно проклятое чучело посмело обратиться к Колыванову с нелепыми и страшными обвинениями, – но он быстро заставил его заткнуться тремя выстрелами в упор.
Колыванов не думал о том, что убил лучшего друга – на фоне всех диких и кошмарных событий сумасшедшего дня это казалось мелочью, недостойной внимания. Остатки его сознания терзала одна, самая главная и важная мысль: «Что я скажу Кате, что я скажу Кате, что я скажу Кате…»
Жажда донимала постоянно, он уже свыкся с ней, подобрался к крану, до конца не завернутому, наклонил голову… Долго и жадно ловил губами тонкую струйку воды…
Что-то подвернулось под босую ступню – что-то теплое, живое и несомненно опасное, сегодня все вокруг стало смертельно опасным.
Он судорожно отдернул ногу и посмотрел вниз, отпрыгнув на безопасное расстояние. На него смотрел глаз, лосиный глаз, как-то уцелевший в разнесшем чучело свинцовом граде. Не вставленная таксидермистом стекляшка – настоящий живой глаз с мутным зрачком и белком, налитым темной венозной кровью. Глаз моргнул и уставился на него тяжелым, ненавидящим взглядом.
Колыванов зарычал и надавил на спуск. «Сайга» не выстрелила, патроны в обойме кончились. Тогда он с размаху ткнул стволом в проклятую зенку, промахнулся, ткнул еще – попал с третьего раза. Глаз лопнул, взорвался с мерзким хлопком. Забрызгал лицо Колыванова кровью – липкой и горячей, как кипяток.
Он слизнул попавшую на губу каплю и застыл, пораженный ужасной мыслью: Горянин и Фила не умерли, конечно нет, сегодня весь мир сошел с ума, враги стали неуязвимы и бессмертны, конечно они не умерли, они идут сюда – их кошмарные окровавленные пасти оскалены, они уже за дверью, сейчас ворвутся и растерзают его, как растерзали Сашу…
Он без разбега, с места, перемахнул одним прыжком разоренную гостиную и вцепился в дверь; скрюченные пальцы без толку возились с замком – как и все вокруг, тот зажил своей, враждебной Колыванову жизнью. А Фила с Горяниным стояли уже у самой двери, он хорошо слышал их хриплое тяжелое дыхание…
Коротко взвыв, он попытался выстрелить через дверь, позабыв, что расстрелял все патроны; развернулся и понесся наверх, в свою комнату, к оружейному ящику, из которого два часа назад достал «Сайгу»…
Мертвецы дышали в затылок.
Глава девятая
– Куд-да, сука?! – рыкнул Хрущ, откидывая ударом подкованного ботинка наладившегося было к двери пленника. Тот отлетел к выложенной белым кафелем стене бокса, не удержался на ногах, завалился набок и предусмотрительно скорчился, прикрывая руками голову.
Был он оборван, небрит и грязен, левый глаз украшал огромный застарелый фингал. Прокисшая вонь шибала в нос за несколько метров, защищая обладателя сей ауры не хуже, чем американского скунса-вонючку – приблизиться без крайней необходимости к этому
