вектор исследований, они одновременно не дают увидеть реальные параметры существующих явлений, создающих проблемное поле.
Скорее всего, с этим связано и недостаточное понимание обострения (примерно с 2008 г.) «черкесского вопроса», как бы органично вписавшегося в контекст нынешних северокавказских угроз, вызовов и их последствий. С точки зрения силовых ведомств, отвечающих за безопасность государства, такое видение проблемы уместно. Но с научной и гражданской точек зрения важнее понять как исторические корни подобных явлений, так и причины их вроде бы неожиданной актуализации. Задача данной статьи – показать, как политизация этничности превращает социально значимый вопрос в конфликтную ситуацию.
Поскольку российский читатель вряд ли имеет четкое представление о предмете данного исследования, целесообразно дать хотя бы в самых общих чертах предысторию проблемы. Сам термин «черкесы» употреблялся и употребляется в России, Европе и Турции в двояком смысле. Расширительно он обозначает северо-кавказских (без Дагестана) горцев вообще. В узком смысле – один из народов Северного Кавказа, чей эндоэтноним адыге. Таково первоначальное, основное и более устойчивое значение упомянутого термина74. В настоящее время черкесы составляют титульное население трех республик Северного Кавказа и в официальном обиходе имеют различную номинацию: в Республике Адыгея – адыгейцы, в Кабардино-Балкарской Республике – кабардинцы, в Карачаево-Черкесской Республике – собственно черкесы. Тем не менее единое самоназвание – адыге – сохраняется, а общая самоидентификация на протяжении последних десятилетий упрочивается.
Сами черкесы воспринимают в качестве отличительной черты собственного национального существования то, что значительная, по всеобщему убеждению, численно преобладающая часть черкесского этноса проживает за пределами исторической родины – в Турции, Иордании, Сирии, Германии и даже в США. Многими это «рассеяние» воспринимается как аномалия, которая хотя и обусловлена исторически, но может и должна быть как-то «исправлена». В этом усматривается суть «черкесского вопроса».
В течение последних лет этот «вопрос» неизменно присутствует в региональном, российском и международном информационном пространстве, став предметом активного обсуждения в историко-политической публицистике и аналитике. Особую остроту он приобрел в связи с выдвижением требований к Российской Федерации об официальном признании геноцида, совершенного Российской империей по отношению к черкесам в ходе Кавказской войны, и призывами к бойкоту Олимпиады 2014 г. в Сочи [Матвеев, 2011; Боров, 2012; Рябцев, 2012].
С одной стороны, в публицистике современная трактовка понятия «черкесский вопрос» прямо отождествляется с «трагическими проблемами черкесского народа», которые носят исторически заданный объективный характер. Они восходят к Кавказской войне и с тех пор так и остались неразрешенными. Их суть
Соответственно, Черкесией принято называть историческую область, заселенную черкесами. В XVIII в. она охватывала территории Северо-Западного и Центрального Кавказа от устья Кубани до района современного Сочи по побережью Черного моря; левобережную часть бассейна реки Кубань; предгорную и равнинную части бассейна Терека до впадения в него Сунжи. Черкесия не имела политического единства, отдельные субэтническис группы и этнополитические единицы в ее составе выступали самостоятельно в отношениях между собой и с внешними силами. До конца XVIII в. наиболее развитой в социальном отношении, политически активной и влиятельной частью черкесского мира была Кабарда – феодальное княжество в Восточной Черкесии.
