дешевое пальтишко с потеками свежей грязи. Шапка из неизвестного науке зверя. Очки с треснувшим стеклом. И смрад деревенского первака с «Жигулевским» на весь райотдел. Так лауреаты не выглядят. Видимо, какой-то инженеришка с Тракторного взял на грудь лишнего, вот его и переклинило.
Но ведь в жизни случается всякое… Как-то тоже выпившего интеллигента в очках отловили, так врал, что парторг скобяной мастерской. Выяснилось, что не врал.
Тут, безусловно, следует провести следственный эксперимент. Майор извлекает из-под стола фанерную гитару-шестиструнку, обклеенную красотками, вырезанными из журнала «Огонек».
– Так, с Майи Кришталинской или Эдиты Пьехи что-нибудь можешь сбацать? Нет? Так и не звезди! Компози-и-итор он. Шмонов, отведи его в камеру…
Шостакович томится в камере до вечера. И светят ему стандартные пятнадцать суток. Скандал. Репутация. Пятно на партбилете. А это означает, что ни про какую премьеру Тринадцатой симфонии в Минске и речи быть не может. К радости московских идеологов…
Теперь задержанный согласен на все: улыбаться ребяткам со стеклянными глазками, сидеть в одном президиуме с Тихоном Хренниковым, писать кантаты про Родину и Партию. И даже стать болельщиком московского «Спартака». Нет, ну последнее, конечно же, преувеличение, однако и камера тут слишком сырая, и соседи какие-то синие-синие от татуировок. Явно не меломаны!
Начальник райотдела уже собирается домой, когда на столе его звякает телефон. Наверное, жена-стервоза, всегда ведь в такое время звонит, караулит, чтобы под конец работы не нажрался.
– Але-е-е… – льстиво дышит в телефонную трубку майор.
– Примите телефонограмму из аппарата Центрального Комитета коммунистической партии БССР, – трибунальским металлом громыхает трубка. – В Минске бесследно исчез всемирно известный композитор Шостакович Дмитрий Дмитриевич. Не исключены провокации западных спецслужб. Дело на личном контроле товарища Мазурова. Всему личному составу минской милиции срочно отложить все дела и заняться поисками. Записывайте ориентировку…
И тут майор впервые понимает, что полная потеря гравитации случается не только с советскими космонавтами. Голос стремительно подбрасывает его к потолку, кувалдой лупит по ушам, по морде, в затылок, в грудь, в гениталии, под задницу, и также стремительно швыряет на пол. Правоохранитель с тихим застенчивым журчанием описивается. Прямо в мокрых штанах он бежит в камеру и выводит арестованного на волю. Счищает подсохшую грязь на его пальто, рассказывает о своей пламенной любви к лауреатам Сталинско-Ленинских премий, ко всем этим антинародным интеллигентам, формалистам и космополитам, обещает собственноручно пристрелить сержанта Шмонова из табельного «макарова», усаживает Шостаковича в милицейский «москвич» и везет в гостиницу «Беларусь»… …Премьера Тринадцатой симфонии прошла в Минске с ошеломительным успехом. Зал аплодировал стоя. Автора вызывали «на бис» раз пять. Правда, «Советская Белоруссия»
