несколько лет назад Пушкин:
Он вышней волею небес
Рожден в оковах службы царской.
Он в Риме был бы Брут, в Афинах Периклес,
У нас он – офицер гусарской! —
была для него дороже всяких чинов и звезд…
– Здравствуй, друг! – весело блеснув своим белым оскалом, проговорил Пушкин.
– Ах ты, чертенок! – невольно заражаясь его веселостью, отвечал Чаадаев.
– Плохой это комплимент после долгой разлуки, но ты решительно постарел!
Чаадаев слегка пожал плечами.
– Неизбежное – неизбежно, – ответил он… – Но зато ты, как всегда, полон жизни… – сказал он. – Садись, любезный Пушкин. Сколь давно мы с тобой не беседовали!.. А я недавно вспоминал тебя, читая весьма злую критику Булгарина на твоего «Онегина». Очень зло написано!
– Я давно уже перестал обращать внимание на это, – усмехнулся Пушкин. – Критики – это те, которые ничего не умеют, кроме как критиковать. Не хорошо? Сделай сам лучше, только и всего! Не помню, кто это сказал, что критики – это собаки, которые мочатся на пирамиду…
– Пожалуй. Ну, а как тебе понравилась наша старушка Москва после столь долгой разлуки с нами?
– Да как тебе сказать? – с удовольствием сев в удобное кресло, отвечал Пушкин. – Мало времени остается для работы в этом вихре непрекращающихся веселостей. Хочу – уже добровольно на этот раз – бежать в Михайловское: надо работать… Но ведь и ты недолюбливаешь Москвы?
– Да… – погладив себя по блестящему черепу, сказал Чаадаев и вдруг приставил руку к оконной раме: кажется, дует? – Я зову ее не иначе, как Некрополис… В Москве каждого иностранца ведут прежде всего смотреть большую пушку, из которой нельзя стрелять, и большой колокол, который свалился, прежде чем зазвонил. Удивительный город, в котором главные достопримечательности отличаются нелепостью!.. Впрочем, может быть, этот огромный колокол без языка и есть некоторый символ для огромной страны нашей…
– Да, глас народа нашего можно услышать только за Светлой заутреней, – засмеялся Пушкин, – когда священник возглашает «Христос воскресе!», а толпа дружно ответствует ему: «Воистину воскресе!»
Из столовой доносились потушенные звуки сервируемого бесшумным Никитой стола. Чаадаев развивал перед другом свое учение…
В дверь раздался осторожный стук.
– В чем дело? – отозвался, прерывая речь, Чаадаев.
– Кушать подано… – почтительно доложил Никита.
– Сейчас идем… – отозвался хозяин и, вставая, продолжал: – Моя мысль в двух словах вот: дух божий имманентно действует в истории человечества. История человечества – это постепенное воспитание человечества Божественным Промыслом, имеющее конечной целью водворение царствия Божия на земле и совершающееся при полной свободе человеческого разума. Под царствием Божиим, в противность многим легкомысленным людям,
