стран Европейского континента шло параллельно с расширением политических прав и гарантий безопасности, собственности и достоинства нарождавшегося класса городской промышленной и торговой буржуазии – двигателя этого прогресса – в ущерб власти и привилегиям феодальной аристократии и духовенства. Как только в России начинался экономический рост, элита делала выбор в пользу мобилизации народа, геополитической экспансии, изнурительных военных кампаний. Это истощало ресурсы страны и в конце концов обрушивало политический режим и государство.
В Европе (и, наверное, во всем мире) не найти другой державы, которая в своей истории трижды повторила такой цикл. Вновь и вновь, не будучи способна наладить достойную жизнь внутри страны, элита обращалась в поисках объединяющей национальной идеи к великим имперским проектам, не желая понимать причины прежних катастроф и сваливая вину за них на «злоумышленников» (будь то Годунов, Лжедмитрий и польский Сигизмунд, или Распутин, Ленин и Троцкий, или же Горбачев с Яковлевым и Шеварднадзе).
Ведь крах государства и Смута в конце XVI и начале XVII в. объяснялись не только и не столько тем, что прервалась династия Рюриковичей из-за убийства Иваном Грозным своего сына Ивана, таинственной смерти царевича Дмитрия и слабоумия царского наследника Федора. Двести пятьдесят лет татаро-монгольского ига наложили глубокий отпечаток на генотип, быт и язык русского народа, но еще тяжелее было социально-политическое и морально-нравственное наследие. Всевластие и произвол Орды превратили все слои населения, включая князей, в бесправных холопов, которых пришлые варвары могли по своей прихоти лишить власти, собственности, семьи и жизни. На протяжении двух с половиной веков периодические вспышки сопротивления режиму подавлялись огнем и мечем, глубоко внедрив в сознание порабощенного народа, что бороться бесполезно, таков данный свыше порядок вещей.
Возможно, если бы национальное освобождение от ига пришло с великой победой на поле Куликовом в 1380 г., то в рабской психологии наступил бы перелом и дальнейшая история Руси сложилась бы иначе. Но стереотип подчинения был еще глубже вколочен в сознание русских, когда всего через два года после триумфа Дмитрия Донского последовала карательная экспедиция хана Тохтамыша. Героический князь бежал из Москвы, бросив на повальное избиение ее жителей, и гнет был восстановлен еще на сто лет, пока Орда сама собой не пришла в упадок. Закончилось иго не блестящей освободительной войной, а курьезным стоянием двух армий на реке Угре, после чего обе просто разбежались в разные стороны.
Получив так легко суверенитет и полную власть над страной, правящая верхушка не стала менять сложившийся за века политический и морально-нравственный уклад. Освободившиеся от ярма рабы, как правило, не устраняют рабство, а воссоздают его как оптимальный способ правления, заняв место прежних властителей. Так и русская феодальная аристократия с готовностью заняла нишу Орды, а царь Иван III – место
