образов, либо сухие и скупые историко-литературные пояснения, как правило без отсылок к источнику. «Елена была женой царя Греции Менелая, которую украл Парис – сын царя Трои Приама, из-за чего эта страна была разорена греками»25. «Первая была женщина по имени Франческа – дочь мессера Гвидо да Полента, т.е. старого Гвидо из Поленты в Романьи, правителя города Равенна; другой – Паоло ди Малатести из Римини; она, будучи женой брата вышеназванного Паоло по имени Джанни Хромоногий, плотским образом с ним сошлась, т.е. с собственным зятем, несколько раз будучи с ним вместе; и муж их убил»26.
Текст не демонстрирует особой учености или глубокого понимания поэмы, а скорее, отражает существование очевидных для человека той эпохи аллегорических толкований важнейших образов.
Следующим в хронологическом отношении стал комментарий болонского юриста и коммунального деятеля Грациоло Бамбальоли (1290 – ок. 1343)27. Как можно вывести из глоссы к песне «Ада» (Ад, 21; 112–114), он был создан в 1324 г., всего лишь на два года позже труда Якопо Алигьери. Однако его автор был, очевидно, знаком с текстом своего предшественника, о чем свидетельствует наличие некоторых заимствований28. Комментарий Бамбальоли был написан на латыни и вскоре переведен на тосканский вольгаре (известны два различных перевода). Он тоже охватывает лишь первую часть «Комедии», но комментирует ее с большей тщательностью – на каждую песню приходится намного больше глосс и нередко более развернутых. Однако основное различие между двумя первыми интерпретаторами связано с содержательными аспектами экзегезы. Казалось бы, Бамбальоли придерживается сходной установки на аллегорическую интерпретацию: «В первой части показывает автор, каким образом в этой жизни – долине прозябания – под грузом пороков он уклонился с пути света и истины, и добродетели. Во второй части описывается и трактуется, как с воспоследовавшей помощью разума и под защитой истинной добродетели тот самый автор от ошибок и невежества, и пороков своей жизни смог уйти и от трех самых серьезных – тщеславия, гордости и алчности»29. В отличие от деиндивидуализированной аллегории Якопо, у Бамбальоли речь идет о моральной деградации и последующем очищении самого автора, и Данте-персонаж совмещает в себе индивидуальный случай греховности и пример общечеловеческого состояния. Совмещение буквального и аллегорического смысла еще более заметно в трактовке фигуры Вергилия, которого во Вступлении комментатор называет одновременно и величайший поэт («summus Poeta»), и «сам истинный рассудок» («ipsa vera ratio»)30. Из глосс к стихам первой песни также следует, что Вергилий воспринимается и как историческая фигура («Вергилий поздно родился для спасения своей души и принятия христианской веры… и умер незадолго до воплощения Господа»), и как воплощение «созерцания рассудка» («ipse Virgilius, hoc est ipsa contemplatio rationis»)31.
Такое соединение двух экзегетических планов лучше соответствует теологической аллегории, хотя эта установка не
Ibid. – P. 61.
Ibid. – P. 62.
Il commento dantesco di Graziolo de’ Bambaglioli, dal Colombino di Siviglia con altri codici raffrontato / Bambaglioli Graziolo; Contributi di Fiammazzo A. all'edizione critica. – Savona: Tip. D. Bertolotto e C., 1915. Критическое издание:
Ср. толкование образа Цербера в VI песне «Ада» в: Il commento dantesco di Graziolo de’ Bambaglioli… – P. 18. – с аналогичным местом в: Chiose alla Cantica dell'Inferno… – P. 63.
Il commento dantesco di Graziolo de’ Bambaglioli… – P. 2.
Ibid. – P. 2.
Ibid. – P. 6.
