сказал Беркович. – Через минуту здесь не будет ни меня, ни моего компьютера.
– Не так быстро, – благодушно проговорил Хутиэли. – В твоем кабинете начинают ремонт, так что месяца через три… А вот вечеринку тебе придется организовать в ближайшее время.
– Да хоть завтра! – воскликнул Беркович. – Я сейчас позвоню Наташе.
– Обрадуй жену, – кивнул инспектор, – а потом я тебе кое-что расскажу.
– В четверг в восемь у меня дома! – объявил Беркович несколько минут спустя. – Так что вы мне хотели рассказать, инспектор?
Хутиэли, который успел углубиться в чтение какого-то скучного документа, поднял на сотрудника рассеянный взгляд.
– Я? – сказал он. – Что могу тебе рассказать… Ах, да! Я хотел тебя спросить: как ты относишься к творчеству Эдгара По?
– Замечательно, – с сомнением проговорил Беркович, ожидая подвоха.
– Я имею в виду классический рассказ «Украденное письмо». Помнишь, полицейские искали конверт во всех углах, а он лежал на самом видном месте?
– Помню, конечно, – кивнул Беркович. – Более того, такое со мной постоянно случается. Вчера, к примеру, я полчаса искал пульт управление телевизором, а эта штука, оказывается, все время лежала у меня в кармане.
– Не тот случай, – вздохнул инспектор. – В карманах у Гиршмана смотрели, ничего там не было.
– О каком Гиршмане речь? – насторожился Беркович.
– Об Ароне Гиршмане, художнике, который умер два дня назад.
– Я читал, что он скончался от обширного кровоизлияния в мозг. Это что, неверная информация? Его убили?
– Информация точная. Гиршман умер от инсульта в больнице «Ихилов». Проблема не в самом художнике, а в его завещании. Он ведь был богатым человеком.
– Наверно, – кивнул старший сержант. – Выставки в престижных галереях, какую-то картину в прошлом году приобрел музей Прадо…
– Вот именно. Мне, честно говоря, все это не нравится. Мазня.
– Инспектор! – воскликнул Беркович. – Гиршман – известный примитивист!
– Я и говорю – примитив и чепуха, у меня внучка рисует лучше. Впрочем, это неважно. Дело, видишь ли, в том, что у Гиршмана это был второй инсульт. Первый случился год назад, после него у художника дергалась левая половина лица. Он понимал, что второе кровоизлияние может случиться в любой момент, но верить не хотел, думал, что будет жить вечно.
– Все мы так думаем до определенного времени, – вздохнул Беркович.
– Да, но тебе, Борис, пока нечего оставить потомкам.
– У меня нет потомков, – флегматично заметил Беркович.
– Тем более… А Гиршман имел на счетах миллиона три. Плюс вилла. Плюс акции. Плюс трое детей, брат, сетра и две бывшие жены – и все со своими правами на наследство. Адвокаты ему сто раз говорили, что нужно составить завещание, а он каждый раз посылал их подальше.
– Понятно, –
