style="font-size:15px;"> И прекрасные стихи зазвучали в подземелье.
Я был в обиде на Творца,
Что не имел сапог
Пока не встретил молодца,
Который был без ног.
Помолчали.
– А дальше? – спросил антек.
– Это рубаи, такой вид стихосложения, коротенькие четверостишья.
– Этого мало. Есть еще?
– Найдем!
Мне подумалось: ты хотел поговорить о любви? Я тебя уважу!
Любовь вначале ласкова всегда,
В воспоминаньях ласкова всегда,
А любишь – боль,
И с жадностью друг друга
Терзаем мы
И мучаем. Всегда.
– Достаточно. Ты был прав – вашу любовь действительно постичь невозможно.
И он начал поиск. Антеки брали у человечества самое лучшее. Сейчас они черпали знания, видимо, из Интернета, куда недавно нашли дорогу, обеспечив доступ и мне. В воздухе появилась стандартная клавиатура. Потом она стала изменяться в соответствии с их понятиями о дизайне и удобстве: исчезли английские буквы на клавишах, клава округлилась и приобрела очень оригинальную раскраску – зеленые круглые надписи на оранжевом поле. Ну лишь бы им нравилось…
Перед нами начали с невероятной быстротой перещелкиваться небольшие картинки. Вот это скорость восприятия, уважительно подумалось мне, такой человечеству в ближайшие девятьсот лет точно не достичь, уж в этом-то я уверен.
Мне тут вникнуть в поиск нереально – скоростью реакции слишком сильно уступаю Эсу, поэтому я не стал пыжиться и как умный надувать щеки, а тоже нырнул разбираться по Всемирной Паутине во французских делах. Информация меня удовлетворила и минут через пять я вынырнул.
Эсгх уже показывал какой-то многолюдный и шумный базар.
– Похоже вот он.
Немолодой мужчина в небогатом халате пытался купить осла. У него было умное лицо с тонкими чертами, слишком длинноватый нос. Он был невозмутим и спокоен, а торгаш бесился вовсю. Их арабскую речь я начал понимать как обычно быстро. Продавец хотел хапнуть за животину шесть дирхемов, покупатель давал четыре. Исход процесса купли продажи был очевиден – люфт был невелик, торговались, видимо уже давно. Наконец пять монет перекочевали из рук в руки, и ослика повели с рынка.
– Бедновато одет, – усомнился я в выборе антека. – Все-таки очень большой обсерваторией руководил.
– Я в этих ваших делах не понимаю. Но других вариантов нет – только он один мог написать эти рубаи. Его тут, правда, и называют почему-то Ибрахим, но сути дела это не меняет.
Меня это почему-то успокоило – Омар мог просто прятаться. В их государстве в то время ученых и слишком правдолюбивых поэтов изводили почем зря. Кстати, вспомнилось мне, этот вариант входит в его не совсем полное имя – Омар ибн Ибрахим, то есть Омар сын Ибрахима, и он вполне мог назваться именем отца.
– А где он сейчас?
– В Асире.
– Далеко
