я пойду воевать с ними.
И замерла, уйдя в себя, ожидая снисходительного «да ты не представляешь, что такое война», «не дай тебе разум» или «лучше бы тебе о чем-то другом подумать». Но Бинх протянул руку и коснулся ее плеча. Его черные глаза смотрели серьезно.
– Пойдем вместе, – просто сказал он.
Она лежала на земле, полешко под головой, слева приятный жар от костра, вверху – небо, которое и темным-то не назвать, с полной луной, усыпанное мелкими стразами звезд. Бинх сидел рядом, скрестив ноги. Ворошил прутом угли, взбивая в небо всполохи золотистых искр.
Ли медленно жевала галету, и это было очень вкусно. Необыкновенно вкусно – после такого-то дня.
– Я экзамен сдам? – спросила она. Бинх кивнул.
– Сдашь. Кроссы, силовые, гимнастику – мы все подтянули. И если поход будет – сдашь.
Ли ощутила вялое, но приятное шевеление внутри при мысли, что и ее, наверное, примут в юнкомы. Даже не верится. Она – юнком!
– Спасибо, – сонно пробормотала она, – ты так со мной возишься.
Бинх накинул на нее одеяло.
– Спи, – сказал он, – я подежурю пока. Посижу. Ты спи.
Глава 1. Воскресение
Сознание возвращалось толчками.
Он выныривал из бездонных глубин сна, регистрировал свет, контуры, писк приборов – и опять безвольно погружался в небытие. Иногда он слышал голоса рядом, но не мог понять, что они говорят.
Так было много раз, прежде чем он проснулся по-настоящему.
Борта из прозрачного пластика, бестеневая лампа наверху. Писк мониторов над головой, шланги, трубки, катетеры.
У меня лимфосаркома, вспомнилось вдруг. Я скоро умру.
Для умирающего он чувствовал себя неожиданно хорошо.
Не как под морфином – когда боль на самом деле есть, но свернулась, как пес в будке, и ждет лишь момента, чтобы броситься снова.
Теперь боли не было совсем. Странно и непривычно. Он уже забыл, как это – когда ничего не болит. Сознание прояснилось. Он окончательно проснулся. Пошевелил руками, ногами – все на месте.
Меня перевели в другую больницу, подумал он. Потолок раньше был другой – в белых дырчатых квадратах. А здесь сплошной глянец. И бортики кровати, похожей на саркофаг. Он повернул голову и увидел серую крышку стола.
Последнее, что он помнил, – реанимация. Как нервно, стремительно везли на каталке, перекладывали, не церемонясь, как волнами накатывал безумный страх, перекрывая даже привычную боль, – вот уже все? Конец?
Видимо, не все. Вытащили. Нашли какой-то способ. Перевели в другое место.
Он глубоко вздохнул, наслаждаясь самой этой возможностью – дышать полной грудью без давящей боли в узлах. Над ним склонилось встревоженное лицо молодой женщины.
– Здравствуйте, господин Гольденберг! Как вы себя чувствуете?
Сестра
