мощным доводом в пользу системы Коперника была ее относительная простота по сравнению с системой Птолемея. Но нужно заметить, что это упрощенный взгляд! Историк астрономии А. И. Еремеева точно подметила – правильнее говорить не о большей простоте, а о меньшей сложности. Конечно же, в системе Птолемея использовались 80 эпициклов (окружностей), по которым двигались планеты. Эта сложнейшая система имела целью учесть неравномерности в видимом движении планет и Солнца, связанные на самом деле с тем, что сама Земля двигается, при этом существенно неравномерно. Но для того чтобы учесть неравномерность движения Земли, о которой Коперник не догадывался и которая приводила к ряду заметных эффектов в видимых движениях светил, автору новой концепции все-таки пришлось сохранить 34 эпицикла.
Это, конечно, лучше, чем 80, но назвать подобную систему простой очень трудно. Были и другие вынужденные элементы системы, которые ее, мягко говоря, не упрощали. В итоге получается, что гелиоцентрическая система Коперника первоначально вовсе не обладала явными преимуществами по сравнению с древней геоцентрической системой Птолемея. Сам Коперник не настаивал на том, что физический мир действительно устроен в соответствии с его идеей. Он указывал на то, что гелиоцентрический подход упрощает вычисления, и не более того…
С этой точки зрения, как утверждала философ Л. М. Косарева, сама коперниканская революция в мировоззрении людей выглядит чудом! Естественно-научных предпосылок (в области астрономии, математики) для нее, как сегодня кажется, не было. Идея Коперника выглядела сумасбродной, точности вычислениям не добавляла, вдобавок ко всему против нее была направлена вся мощь католического Рима. Тем не менее, коперниканская революция – очевидный свершившийся факт. Как такое могло произойти?
В своем обзоре «Коперниканская революция: социокультурные истоки» и ряде других работ Л. М. Косарева обосновывает следующую идею, которая близка автору этой книги. Теория Коперника появилась в те времена, когда общественные настроения в католической Европе пребывали в состоянии кризиса. Происходила ломка патриархального экономического уклада, все глубже проявлялась в новых условиях разрушения феодальных устоев и зарождения новых капиталистических отношений несостоятельность господствовавшей тогда «этики послушания». Нестабильность переходного периода требовала новых этических ориентиров.
Ощущение разрушения привычного образа жизни, чувство господства несправедливости (которое, конечно же, усиливалось благодаря тотальному контролю за духовной жизнью человека со стороны католической церкви) приводили к новому восприятию мира уже не только и даже не столько образованных и читающих людей, сколько широкие массы. Прекрасный, совершенный, гармоничный и разумный космос Аристотеля и Птолемея, содержащий традиционные понятия о справедливости, добре и зле, выглядел все более неубедительным. Создавалось ощущение, что эта мрачная,
