не больше, – подумала Айседора. – Какая из нее жена? Надо объяснить это Августу, чтобы подождали, пока это дитя не повзрослеет. А он тем временем поплывет вместе с остальными в Европу.
Ей стало жалко беднягу, Айседора раскинула руки, приглашая Сарру в свои объятья. Та прижалась, словно маленькая, уткнулась лицом в плечо и звонко шмыгнула носом. Сестра собралась объявить растроганному такой сценой Августу, что Сарра обязательно понравится Дунканам, семья простит своеволие одному из своих членов, и молодые люди смогут пожениться года через два, когда девушка тоже приедет в Европу.
Но ничего сказать не успела, Сарра вдруг странно хрюкнула и метнулась за занавеску. Ее вытошнило! Айседора растерянно смотрела на брата, тот развел руками:
– Мы уже поженились, Сарра ждет ребенка и тяжело переносит беременность.
Вот почему она бледная до синевы…
Да, за такое Дункан Августа не простят. Влюбиться – это одно, намереваться жениться совсем другое, но завести ребенка?!..
– Это ее комната? – Айседора обвела взглядом маленькую комнатку со старой мебелью. Чистенько, но совершенно не соответствует духу клана, Дунканы любят простор для движения и предпочли бы пустые стены и полное отсутствие мебели этому мещанскому райку.
– Наша…
Вот куда уходили деньги Августа, когда тот делал вид, что выплатил какой-то штраф или по рассеянности потерял билет на поезд во время турне. Вот где, а не в театре он ночевал после пожара.
– Тебе лучше остаться здесь… Я попробую убедить маму, что внук ее вовсе не состарит, но не уверена, что получится.
Айседора не стала дожидаться, пока Сарра придет в себя, она не переносила запаха и поспешила удалиться, пока саму не вырвало. Шла домой и размышляла о том, как преподнести новость родным. У самой гостиницы, где ее с нетерпением ждали мать, сестра и брат, Айседору вдруг осенило: с ней самой могло произойти тоже, что и с Саррой! Она вполне могла забеременеть от Ивана Мироцкого.
– О, нет! Больше никаких мужчин!
Но вместо того, чтобы пожалеть юную невестку, Айседора разозлилась: Август не подумал о возможных последствиях, позволив страсти одержать верх над разумом. Именно страсти, а не любви, потому что любовь это иное, любовь полет, стремление ввысь, в небо, а не мещанское болото мебелированных комнат. Августу не вырваться из этого болота – засосало, брат потерян для семьи навсегда.
Она так и сказала родным. Мать поджала губы, Элизабет снова прижала к глазам платочек, а под пальцами Раймонда треснул сжатый карандаш.
– Ну что ж, нас осталось четверо! – объявила детям Дора. – Но это не повод, чтобы забыть свои мечты.
Раймонд фыркнул:
– Дешевле будет плыть…
– Значит, он этого не достоин! – неожиданно твердо заявила мягкая Элизабет.
Ночью Айседора долго лежала без сна, стараясь не крутиться, чтобы не услышали, и размышляла о случившемся. Мать столько лет твердила, что если из цепи вырвать одно звено, она распадется на части, что им не нужен никто
