следом Айседора не могла, не на что.
Собираясь дома вечерами, они строили планы, Раймонд рассказывал, какие пароходы стоят в порту, по какому расписанию отправляются, как долго плывут до Англии, сколько стоят билеты.
– Нужна пара тысяч долларов, не меньше.
– Нам вовек не накопить… – вздохнула Элизабет.
– Ничего, что-нибудь придумаем. Главное, не терять надежды.
Что еще они могли обсуждать кроме переезда? Все мысли, мечты, разговоры только об этом.
И вдруг…
– Я не поеду.
– Куда не поедешь? – даже не сразу поняла старшего сына мать. Они никуда в тот вечер не собирались. К тому же в семье Дункан никто никого не вынуждает ехать вместе с остальными. Болен, нет настроения? Так и скажи, остальные поймут, в семье Дункан все понимают друг друга. Обычно даже без слов понимают.
Август набычился сильней:
– В Европу не поеду.
Это попахивало нелепым бунтом, Дора уже была готова расхохотаться над неразумностью заявления, обычно малейший проблеск неповиновения ценностям семейного корабля мгновенно пресекался общими усилиями, Дунканы понимали, что одна-единственная трещина может расколоть их семью и пустить на дно всех сразу. Но Август продолжил, отчего у матери просто перехватило дыхание.
– У меня есть невеста, мы любим друг друга и намерены пожениться. Она… нет, я не поеду. – глядя на неспособных от неожиданности вымолвить ни слова родственников, он зачем-то уточнил:
– Останусь с Саррой здесь в Нью-Йорке.
– Ты?!.. – Дора даже не смогла договорить, буквально задохнувшись от возмущения.
Давился невысказанными словами Раймонд, замерла, в ужасе прижав ладонь ко рту, Элизабет. Не дыша, смотрела на брата и Айседора.
Если бы Август просто сказал, что влюбился и попросил привести девушку для знакомства, Дунканы повозмущались, но согласились, а потом дружно высмеяли молодого человека за его выбор, даже если бы тот оказался удачным. Или приняли девушку в свой клан на правах кандидатки с угрозой быть изгнанной, если не станет походить на них во всем. Но Август все решил сам, даже не представив какую-то там Сарру родным!
От грохнувшей двери в комнату матери со стола со звоном упала ложка. Из комнаты донеслось:
– Не смей называть меня матерью после такого!
Август явно не ожидал столь бурной реакции, он растерянно повернулся к Элизабет:
– Лиззи, что такого страшного я сказал?
Старшая сестра отвернулась от него, залившись слезами. Раймонд и вовсе впал в истерику, он смахнул со стола все остальное и принялся кричать, что брат предал всех их, что он изменник, что не имеет права называться Дункан.
Спокойной оставалась лишь Айседора, она молча наблюдала за катавшимся по полу от ярости Раймондом, рыдающей у окна Элизабет и растерянным Августом. Старший брат, конечно, глупец, если намерен жениться.
