необычным танцам его сестры, соглашались и… забывали о странной семейке уже на следующий день. Если и оставался в памяти, то лишь танец Айседоры, пересматривать свое отношение к искусству вообще и переодеваться в туники и сандалии следом за Раймондом никто не собирался.
Вернее, в нечто похожее переоделись, но едва ли клан Дунканов мог приписать заслугу в этом себе. Просто пришла мода на античность, Айседора лишь сумела это уловить и «попала в струю». Поль Пуаре уже десяток лет одевал парижских модниц в туники и пеплосы, пропагандируя отказ от корсетов и неудобной для движения одежды (правда, немного погодя сам же создал «хромую юбку», ширина которой ниже колена позволяла передвигаться только немилосердно семеня). Но тогда Пуаре только восходил к вершине славы и был в моде не меньше танцовщицы-босоножки.
Дора Дункан приложила палец к губам, призывая не шуметь вернувшегося откуда-то Раймонда, и поманила того к себе.
– Что, мама?
– Посмотри.
В щелку приоткрытой двери была видна стоящая посреди студии Айседора – руки сложены на груди, взгляд устремлен в никуда.
– И что? Дульси размышляет.
– Третий час вот так стоит.
В студии было холодно, но не потому, что мать боялась побеспокоить замершую в размышлении Айседору, у Дунканов снова не было денег даже на уголь для печи. Они уже научились экономить и запасаться хотя бы едой, чтобы не голодать, когда нет заработка, но ведь еще нужно платить за студию и отапливать ее.
Но Айседора, казалось, не замечала ни холода, ни голода. В ней рождалось что-то новое, это что-то уже было внутри, но его никак не удавалось уловить, чтобы облечь в движение.
– Раймонд, с ней все в порядке, как ты думаешь?
– Смотря что считать порядком, мама. Если обычную жизнь обычных людей вокруг, то нет. А если жизнь гениев, то, несомненно, в порядке.
Дора Дункан только вздохнула. Она устала, смертельно устала бороться. Всегда внушавшая детям, что главное в жизни не еда, а музыка и танец, она сама стала сдавать. Больше двадцати лет Дора недоедала, мыкалась по неухоженным углам, не могла быть уверенной, что завтра будут еда и кров. Все это в надежде на будущий успех детей, прежде всего, Дульси. Но дочери двадцать четвертый год, половину жизни с юных лет она трудится и танцует, не считаясь ни с усталостью, ни с голодом, а результатов нет. Не считать же успехом танцы в салонах. Дора была готова поддерживать дочь в ее стараниях, помогать во всем, чем только сможет, аккомпанировать, перешивать немудренную одежонку, ежедневно проходить большие расстояния в поисках еды подешевле, даже снова голодать, но она хотела знать, что все это не зря. Если у Дульси что-то с головой, то им всем придется очень туго, ведь и мать, и Раймонд посвятили свои жизни Айседоре.
Дора верила, что и Элизабет с Августином вернутся, и семья воссоединится. Но главный стержень семьи Дункан – самая младшая из них Дульси – третий час стояла столбом посреди студии. Может, это от голода?
