чуть более рослого.
Он отставил голову чудовища на стол рядом с очагом, приказал нам встать и повел по лестницам и скальным полкам к пещере, вырезанной над двором. Не слишком высоко, может на три роста лошади.
Одного за другим втолкнул нас в камеру и запер кованую железную решетку. Не было двери, только эта решетка и ряд узких отверстий в стене, будто бы окна; но отверстия эти узкие настолько, что в них никто не сумел бы протиснуться.
Мы были изможденные и озябшие, а потому просто упали на пол, завернувшись в порванные, иссеченные кнутом пустынные плащи. Какое-то время мы лежали в тишине, дрожа, слишком обессиленные, чтобы разговаривать или отзываться хотя бы словом, но слишком замерзшие, чтобы уснуть.
Лежали мы, прислушиваясь к гулу внизу, к крикам и реву животных. Теперь нам нужно было восстановить силы и не замерзнуть.
Через какое-то время решетка отворилась с ужасным скрипом, и вошел человек с бичом в сопровождении еще одного, широкоплечего с рыжей бородой и в шапке, которая казалась миской из войлока.
– Амистранд? – спросил он гортанно, указывая на нас.
Мы не ответили, не понимая, что он имеет в виду. Просто уселись под стеной.
– Амитрай? – повторил он, продолжая выговаривать слова так твердо, что мы с трудом различали их, но теперь смогли согласиться.
– Знаю амитрай, – сказал мужчина. Стукнул себя в грудь. – Ньорвин. Ньорвин много амитрай. Хорошие женщины амитрай. Фики-фики маленькая с большой моряк. Ньорвин много фики-фики амитрай. Много война амитрай.
Он расшнуровал рубаху на груди и чуть приспустил ее с плеча, показывая нам дыру под ключицей и шрам в форме звезды.
– Амитрай, – пояснил, сделав жест, словно стрелял из невидимого лука, и сказал, – фьюх!
Потом задрал рубаху на спине и показал нам два длинных, рваных шрама.
– Амитрай, – сказал. Махнул рукой. – Шух!
Тот, другой, обронил что-то, теряя терпение, потом похлопал себя по паху, тоже махнул двумя руками, говоря: «Шух!», а потом во фразе его снова прозвучало твердое «амитрай». Ньорвин фыркнул и что-то ему ответил.
– Не амитрай, – сказал я. – Говорим на амитрай. Но тут… – я похлопал себя в сердце, – не амитрай. Тут киренен.
Указал на себя, Бенкея и Снопа, повторяя «киренен», а потом указал на Н’Деле и сказал «кебир».
– Кебир… – повторил Ньорвин, а потом повернулся к приятелю и что-то сказал снова, тыча пальцем в Н’Деле, а во фразе его было слово «Кабирстранд». Из реплики второго, его легкомысленного тона и жеста, с каким он указал на свои глаза, я понял, что говорит он, что должен был бы ослепнуть, чтобы не заметить, что Н’Деле – кебириец, и что благодарит за такое пояснение.
– Киренен? – спросил Ньорвин, а потом махнул рукой и добавил «амитрай». А потом кивнул на Снопа и Н’Деле, приказав им встать, и вышел с ними. Когда
