что щеку Семеновны разнесло так, будто ее укусила пчела.
– Жубы, – запричитала Семеновна, – а тут отчет составлять надо, а-а…
Закончить фразу она не успела. Дверь со скрипом отворилась, и Шнырь ввел в кабинет согнувшегося пополам Сафонова. Виктор посмотрел на него и вспомнил его кличку…
Капитан Внучек был в квартире один. Жена с утра ушла к секретарше отделения Байметовой, у которой была чуть ли не единственная в городе подшивка «Бурда-моден». Внучек вымыл пол, вылил грязную воду в унитаз, сполоснул ведро, принял душ, завалился на диван и стал ждать жену, мучаясь от безделья.
Должность Внучека, если заглянуть в штатное расписание Каминского горотделения КГБ, значилась очень длинно – старший оперативный уполномоченный, в Каминске он работал всего три месяца, первый из которых, как и положено, он прожил в гостинице, следующие два в общежитии местного техникума. В конце декабря подошло время очередного отпуска, и к нему из Н-ска приехала жена. Общежитие не то место, где можно принять молодую женщину, считающую, что ее муж переведен в Каминск «на повышение». А раз так, то Внучек договорился с одним своим другом, имевшим однокомнатную квартиру, пожить пару-тройку дней у него. Друг перебрался в комнату Внучека, а Внучек встретил и препроводил жену в квартиру друга, где они прожили три дня и сегодня собирались уехать в Н-ск, а оттуда с «поездом здоровья» в Лужбу, которую эн-цы не называли иначе, как сибирской Швейцарией.
– Горы, солнце, искрящийся снег – все это запомнится тебе на всю жизнь, – говорила жена. Она до замужества ездила на Алтай «в составе такого же поезда».
Внучек сладко потянулся и посмотрел на две сумки с теплыми вещами, поверх которых были привязаны новенькие ботинки для лыж, еще без дырочек на подошве. Ботинки были куплены специально для поездки, их можно будет приспособить к любому креплению.
Зазвонил телефон, Внучек снял трубку, надеясь услышать голос жены, но ошибся.
– Федор Степанович?
– Да, – сказал Внучек.
– Еле вас разыскал, – обрадовался шеф.
Внучек был опером, и оперативная интуиция мгновенно подсказала ему, что горы, солнце, искрящийся снег и смех Наташки для него не приятное будущее, а несбывшееся прошлое.
– В Тараканино, – говорил между тем шеф, – двое или трое заключенных захватили заложников.
Шеф в отличие от Внучека не работал в местах лишения свободы и не знал, что в СССР нет заключенных, а есть только осужденные…
– При чем тут мы, – перебил его Внучек, – до Тараканино сто пятьдесят по прямой, а по кривой и того больше.
– Начальство звонило из Н-ска, – сказал шеф, – просило отслеживать обстановку и войти в штаб по освобождению заложников.
– Мне собираться в Тараканино?
– Да нет, – возмутился шеф непонятливости подчиненного, – штаб создают в Каминске, в СИЗО[7].
– Но я в
СИЗО – следственный изолятор.
