железная клетка ломала руки. А Холланд смотрел, как будто стал кем-то другим, и Келл прерывистым голосом молил о пощаде, а в груди медленно угасало второе сердце, и тогда демон отвернулся и…
Келл взял себя в руки. Он снова стоял на улице, с пальцев капала кровь, а рядом была Лайла, и он не понимал, то ли она поцеловала его, то ли влепила пощечину, лишь чувствовал, как звенит в голове, а где-то внутри рвется неслышный вопль.
– Это он, – хрипло произнес Келл. – Он и не он. Это… – Он покачал головой. – Не знаю, Лайла. Холланд каким-то образом попал в Черный Лондон, и там в него что-то вселилось. Как витари, только хуже. И оно… носит его тело, как одежду.
– Значит, настоящий Холланд мертв? – спросила Лайла, пока он царапал на камне знак.
– Нет. – Келл взял ее за руку. – Он сидит глубоко внутри. И теперь они оба здесь.
Келл прижал к стене окровавленную ладонь, произнес слова, и на этот раз магия откликнулась легко и охотно.
Эмира ни за что не соглашалась уйти. Она была рядом с Раем.
И когда его крики сменились слабыми всхлипами.
И когда пылающая кожа побледнела, а черты обмякли.
И когда его дыхание прервалось и остановился пульс.
И когда в комнате стало тихо, а потом все пошло кувырком. Дрожала мебель, скрипели окна, стражники силком оттащили Алукарда Эмери от постели Рая, а Максим и Тирен безуспешно пытались оторвать ее от бездыханного тела. Они не понимали.
Королева может, если надо, оставить трон.
Но мать никогда не бросит своего сына.
– Келл не даст ему умереть, – говорила она в тишине.
– Келл не даст ему умереть, – говорила она сквозь шум.
– Келл не даст ему умереть, – снова и снова говорила она самой себе, даже когда никто уже не слушал.
В комнате разразилась буря, но она недвижимо сидела возле сына.
Эмира Мареш, которая видела трещинки даже в самых красивых вещах и шла по жизни на цыпочках, опасаясь что-нибудь сломать. Эмира Насаро, которая не хотела становиться королевой, не хотела брать на себя ответственность за легионы подданных, за их печали и глупости. Которая никогда не хотела приводить ребенка в этот полный опасностей мир, а теперь отказывалась верить, что ее сильный, красивый мальчик… ее сердце…
– Он умер, – сказал жрец.
Нет.
– Он умер, – сказал король.
Нет.
– Он умер, – говорили все, кроме нее, потому что не понимали, что если Рай умер, то, значит, умер и Келл, а этого ну никак не может быть.
И все-таки.
Ее сын не шевелится. Не дышит. Его кожу, так недавно остывшую, заливает ужасная сероватая бледность, тело окостенело и оплыло, как будто его нет в живых уже много недель или месяцев, а не минут. Рубашка распахнулась, открыв печать над сердцем, а на груди, некогда смуглой, жестоко прорисовываются ребра.
В ее глазах стояли
