терял власть над чудовищем, сидящим в его теле.
И поэтому сделал единственное, что было в его силах.
Предложил Осарону другой сосуд.
«Хорошо… – ответил король, демон, бог. – Но если ты не сможешь его уговорить, я оставлю себе твое тело».
И Холланд согласился. А что ему оставалось?
Для своего Лондона он был готов на всё.
А Келл, упрямец Келл, капризный мальчишка, сломанный, обессиленный, измученный этим проклятым ошейником – так и не согласился.
Да и кто согласился бы?
Король теней тогда улыбнулся губами Холланда. Холланд боролся, собрав все силы, но уговор есть уговор, дело решенное. Одним жестоким движением Осарон расправил плечи, и его могучая воля скинула несчастного мага вниз, в темные глубины разума Холланда.
Беспомощный пленник в собственном теле, связанный уговором по рукам и ногам, он не мог ничего сделать, только смотрел, чувствовал и тонул.
– Холланд!
Голос Келла дрогнул. Его израненное тело дергалось, распятое на раме. Точно так же когда-то висел сам Холланд, когда его терзал и ломал Атос Дан. Клетка вытянула из Келла почти всю силу, остальное поглотил ошейник. В глазах Келла стояли ужас и отчаяние.
– Холланд, сукин ты сын, сопротивляйся же!
Тот и хотел бы, но тело его не слушалось, а усталый разум погружался всё глубже и глубже, тонул, тонул…
«Сдавайся», – сказал король теней.
– Докажи, что ты не слабак! – подстегивал голос Келла. – Докажи, что ты не раб чужой воли!
«Тебе меня не одолеть».
– Ты прошел весь этот долгий путь, чтобы вот так проиграть?
«Я уже победил».
– Холланд!
Холланд ненавидел Келла. И в этот миг сила его ненависти была такова, что едва не выдернула его из пучины. Однако Осарон оставался непоколебим.
Холланд слышал собственный голос и знал, что это говорит не он. А монстр, надевший его шкуру. В руке Холланда была зажата алая монетка – ключ к другому Лондону, городу Келла, а сам Келл кричал и бился, вырываясь из пут, пока на запястьях не выступила кровь.
Бесполезно.
Всё бесполезно.
Он снова оказался узником в собственном теле.
Из темноты доносился голос Келла:
– Ты просто променял одного хозяина на другого.
Наконец они сдвинулись с места – тело Холланда, направляемое Осароном. Дверь за ними закрылась, но крики Келла, невнятные и приглушенные, проникали даже сквозь нее.
В зале стояла Ожка, точила ножи. Она подняла голову: шрам-полумесяц на щеке, разноцветные глаза, один – желтый, другой – черный. Антари, сотворенная их собственными руками, по их милости.
– Ваше величество, – произнесла она.
Холланд попытался вынырнуть, хотел, чтобы в ответ раздался его голос, но прозвучавшие слова принадлежали Осарону.
– Стереги дверь. Никого не впускай.
