на свою погибель одарённые.
Но всё же, как обидно пропадать, даже не открыв своего банка!
Блинков-младший изо всех сил зажмурился и отчеканил:
– Ничего я тебе не должен.
– Как же, Блин?! – возмутился Голенищев-Пупырко-младший. – Алгебру ты мне дал списать? Не дал, Блин. Двойку я получил? Получил, Блин…
В этот момент Блинков-младший окончательно решил, что его банк так и будет называться – «Блинков-младший». Или даже «Блинковъ-младший», по-дореволюционному. Это добавит фирме доверия.
– Батя меня оштрафовал на пять баксов? Оштрафовал, Блин, – упоённо талдычил князь Голенищев-Пупырко-младший. – Ты мне заплатил? Не заплатил, Блин. Проценты набежали?..
Князь перевёл дух и, наверное, посмотрел на Блинкова-младшего.
– Ты чё глаза закрыл? Хорош торчать, Блин. В общем, у тебя сто сорок баксов, половина – мне.
Двести четыре, поправил про себя Блинков-младший и открыл глаза. В мире ничего не изменилось, только собака ушла.
– У нас будет долгая жизнь, князь, – чувствуя себя старым и усталым, сказал Блинков-младший. – Тебе останется папина торговля, князь, а я открою банк. Я тебя разорю, князь, а ты побьёшь мне витрины кирпичом. И тогда я велю охране класть тебя мордой в асфальт столько раз, сколько ты подойдёшь к моему банку. Мордой в асфальт, князь.
Они думают, что твоя жизнь состоит из школьных уроков, жвачки, компьютерных игрушек и дурацких песенок.
Они даже не догадываются ни о твоих мелких коммерческих сделках, ни о той Настоящей Опасной Штуке, которую ты прячешь от них сам знаешь где.
Они тебе говорят: «Иди поиграй во дворе», – и неизвестно как представляют себе эти игры. Наверное, думают, что ты ковыряешься в песочнице или разгадываешь шарады: со звуком «с» – я невкусна, но в пище каждому нужна; с «м» – берегись меня, не то я съем и платье, и пальто.
Вот когда за помойкой рванёт и во всём дворе повылетают оконные стекла, они, может быть, сообразят, что ты ковырялся где-то не там. А насчёт ковыряния в резинках Ломакиной и Суворовой не сообразят никогда. «Ты почему, – скажут, – красный такой? Наигрался? А я борщ варю в скороварке, пойди ещё побегай».
Они понятия не имеют, от кого тебе придётся бегать. И ты сам, выходя из парадного, понятия об этом не имеешь. Кто погонится, от того и побежишь.
Ты выходишь, как боец в осаждённом Сталинграде, только безоружный. Почти все вокруг одного возраста: старше тебя. По-военному говоря, превосходящие силы противника.
Кошмар твоей жизни в том, что ты ещё не вырос, а эти силы выросли в самом простом, коровьем смысле: набрали вес. Одним весом тебя могут сбить с ног и попинать, целя высоким шнурованным ботинком в твой живот. Могут опять же весом, безо всяких контр-разведчицких приёмов, навалиться так, что у тебя потемнеет в глазах, и не спеша выворачивать твои карманы.
