исчезнуть?
– Неисповедимы пути Господни.
– Для меня слишком уж неисповедимы, – без обиняков заявил мальчик. – А правда, было бы здорово, если бы у нас тут, в Гринтауне, штат Иллинойс, завёлся свой собственный динозавр: вернулся бы и не исчезал больше? Кости – это хорошо. Но настоящий динозавр куда лучше, правда?
– Я и сам питаю слабость к монстрам, – признался его преподобие.
– Думаете, Господь их ещё когда-нибудь создаст?
Разговор, как хорошо понимал его преподобие, уводил прямиком в трясину. И священник отнюдь не намеревался в ней увязнуть.
– Я знаю доподлинно только одно: если ты умрёшь и отправишься в ад, там-то тебя чудовища и встретят – уж будь то оригиналы или копии.
Бенджамин просиял:
– Ради одного этого стоит помереть!
– Сынок, – покачал головой его преподобие.
Но мальчугана уже след простыл.
Бенджамин поспешил домой – набить живот и напитать глаза. Он разложил на полу с десяток раскрытых книг и тихонько смеялся от радости.
Вот они, звери всех поколений из Библии и за её пределами, из Бездны. Звучало это слово потрясающе. Мальчуган повторял его про себя, начиная с воскресного обеда в два часа дня и до четырёх, до воскресного тихого часа. Бездна. Бездна. Набираешь в грудь побольше воздуха. И выдыхаешь. Бездна.
И бронтозавр родил птеранодона, и птеранодон родил тираннозавра, и тираннозавр родил громадных полуночных коршунов – птеродактилей! – и… и так далее, и тому подобное, и всё такое прочее.
Бенджамин перелистывал страницы громадной толстенной семейной Библии: там были левиафаны и другие порождения времени, а если спуститься в ад и снять там комнату, так глядь – сам Данте указует на вот этот ужас, и на вон тот кошмар, и на вот эту змею, и вон на того гада ползучего, и все они – родные тётушки и жуткие дядюшки утраченного времени, чуждая кровь и нездешняя плоть. При виде такого аж носки сами собой ползут вверх по лодыжкам, а уши скручиваются в трубочки! О, утраченные на Земле, они пытаются вернуться, эти славные домашние зверушки, которые некогда лежали у ног Господа и были вышвырнуты вон за то, что напачкали на ковре, вау! О, гигантские болонки Господни, созданные из наплывов тумана и клубящихся облаков, крики их – трубный глас времени, от которого трещат ворота, и ужасы рвутся наружу, вау! Класс!
Стон из… Бездны.
Губы мальчика беззвучно шевелились во сне, по постели скользили послеполуденные тени. Спящий вздрогнул. Забормотал что-то. Зашептал…
Бездна.
На следующий же день Бенджамин переименовал славного старину Рекса. Отныне и впредь его звали попросту Пёс.
Спустя дня три Пёс, поскуливая, дрожа и прихрамывая, выскочил из дома и исчез.
– Где Пёс? – спросил дедушка. Он уже заглянул в чулан, на чердак (чего собаке делать на чердаке? Там и разрывать-то нечего!) и в палисадник перед домом. – Пёс! – звал он. – Пёс? – недоумённо обращался он к лёгкому ветерку, пронёсшемуся по лужайке вместо четвероногого
