какое Никитушка чудо к нам привел!
Никитин отец Виктор Николаевич, слава богу, оказал ей гораздо более сдержанный прием. Вышел в гостиную, расшаркался не то что бы вяло, а как-то равнодушно даже. Склонился, ручку поцеловал. Потом улыбнулся одним уголком рта, взглянул коротко на жену, проговорил нарочито вежливо:
– Очень рад, очень рад… Извиняюсь, конечно, но должен вас покинуть. Дела, знаете ли.
Был Виктор Николаевич очень похож на Никиту – такой же, наверное, в молодости красивый был. Да и сейчас он был хорош. Походил немного на барина, несущего на себе гнет поднадоевшей повседневности. Как раньше говорили – сплин. Если халат с кистями на него надеть – чисто барин. Бросались в глаза его особенная, вальяжная посадка головы, седой бобрик волос, отстраненный взгляд умных голубых глаз. Правда, глаза были не такими яркими, как у Никиты, поблекшими от времени, даже мутноватыми немного. Оттого, может, и выглядел Виктор Николаевич таким уставшим.
– А ты что, разве обедать с нами не будешь, Виктор? – спросила удивленно Ксения Львовна, делая ударение на последнем слоге в имени мужа и тем самым добавляя как бы последний штрих к его «барскому» портрету. – Надо же познакомиться с нашей гостьей поближе…
– Нет. Мне в клинику надо. Там Сергеев из Швейцарии новое оборудование привез, докладывать будет. Неудобно отсутствовать.
– Ну что ж, поезжай… – ласково махнула на него рукой Ксения Львовна. – Сергеев так Сергеев. За ним действительно приглядеть надо, за Сергеевым этим. Без тебя тут разберемся.
Из рассказов Никиты Маруся уже знала, что отец его, Виктор Николаевич Горский, руководил большой стоматологической клиникой. Это потом уж выяснилось, гораздо позже, что руководить-то он ею руководил, конечно, а только единоличной частной владелицей той клиники была его жена – Ксения Львовна Горская.
На следующий день Никита сделал Марусе официальное предложение. Ее так и подмывало спросить – мама, что ль, поторопила? Конечно же, ничего такого она спрашивать не стала. Да и не похож он был на маменькиного сынка – вовсе даже не похож! Никита был такой… Она даже и сама не смогла бы в точности определить, какой он был, ее Никита. Ну, милый. Ну, добрый. Интеллигентный. И еще – будто отстраненный от всего, что происходило с ним рядом. Смотрел на нее всегда непонятно – будто любовался задумчиво. И улыбался – весело и грустно одновременно. Она что-нибудь рассказывает ему, а он улыбается и молчит, улыбается и молчит… На Кольку Дворкина, по крайней мере, он уж точно не походил. Да куда там! Их и рядом даже поставить нельзя было! И не в том дело, что Колька хуже был, просто интеллигентности вот этой Никитиной в Кольке отродясь не было. И мешанины из веселости и грусти тоже не было. Все в Кольке было понятно – где грусть, а где веселье…
Вообще она к Никите за это короткое время очень привязалась. А как было не привязаться? Город большой, чужой, незнакомый. Враждебный даже. Ни родственников под боком, ни друзей-подруг мало-мальских. Приходи после работы
