протянул:
– Вот тебе указка. Бросишь поперёд и пройдёшь без задержки.
Взяла Бася травку, а это заячья трава. Тут она и вовсе в мысли укрепилась, кто перед ней. Попечалилась малость, по душе ей паренёк-то пришёлся. Но что поделать. Поклонилась и назад пошла. А он ей вдогон:
– А что ж имени моего не спросишь, Бася? Али интересу нет?
– Отчего же нет, – ответствует она, – по нраву ты мне, да только не человек. Чего ж сердце зряшно маять?
Вздохнула и смотрит на него. Парень тоже опечалился, головой поник. Потом глянул да и молвит:
– Кто ж знает, как судьба повернёт? Может, я в таком обличии навек останусь, а может, и ты захочешь в мой облик перекинуться.
И добавил:
– Обратно по той же тропе к дому не ходи, у берёзок сверни, через пролесок скорее. Возле зарослей бузины поджидает тебя воздыхатель, умыкнуть хочет силой.
Бася глазами сверкнула:
– Спасибо за помощь! А с похитником я разберусь.
Назад-то в момент добралась, будто и не шла вроде. Ребят знакомых подговорила об насильнике. Те бока намяли славно Пантюшеньке! Бася, хоть и отговорилась ото всех сватов, но никого худым словом не обидела, а деревенские за своих крепко стояли. Купец прознал о сыновних проделках, за бато́г[23] схватился: «Позорить меня вздумал!» Наподдал, конечно, сынку. А тот пуще злобу затаил на девушку.
Ну, лето колесом прокатилось. За делами-покосами времечко быстро бежит. Вот уже и лист желтеть начал. Бася обещание заячье помнит, в лес опять собралась. Торбочку для трав взяла, травку дарёную на груди припрятала. Марфа видит, что неспроста внучка в лес идёт. Напутствует:
– Ежели что не так, помощи у Хозяина проси, чай, не откажет тебе!
– Спасибо, родненькая, только есть у меня защитник.
Сказала, а сама неулыбчиво смотрит. У бабки сердце защемило. Всё лето за лапушкой своей глядела, видела, что она смурная[24] частенько. Сколь ни спрашивала, ответа не дождалась. Ну, смекнула сама, что к чему. Поняла, что на сердце у Баси тоска любовная. Но невдомёк, по ком девка сохнет! А тут запах травки от девушки почуяла, дошло до старой!
– Охти мнешеньки! – всплеснула руками. – Да ты никак на заячью тропку попала? Неужто сам Заю́ша к тебе вышел?
Та встрепенулась:
– Заю́ша?
И чуть слышно добавила:
– Я так его и звала про себя…
Видит Марфа дело такое, пригорюнилась, а потом и говорит:
– Что ж ты, милая, отца-мать бросишь?
Та вздыхает:
– Как бросить, баушка? Ясно дело, этого не будет. Схожу за жи́вой и вернусь.
Проговорилась в печалях!
Марфа вскинулась:
– Ты что удумала? По себе ли дело взяла? Пропадёшь ни за грош!
Но та упёрлась намертво:
– Обещалась
БАТОГ – устар. – Палка, дубина.
СМУРНА́Я – устар. разг. – Печальная, грустная.
