но жалиться никому не жалилась. Напротив, с улыбкой шла по улочке.
В это же время заметила она такое – в избе у них теплее стало, даже если печь не топлена. Камешек, что синим пламенем укутан был, Любава подалее спрятала, в хлеву. Но всё ж таки, думки поселились в голове невесёлые… Не зазря ли тот камешек достала? К добру ли?
Зима долго в тот год не отступала. Май стоял, а всё заморозки землю белили. Кое-как отсеялись, огороды заполнили. Жизнь потихоньку покатилась по накатанному. Любава отца упросила в гости отвезти в соседнюю деревню, к дальней родне. У них, вишь, малой народился, помочь надобно. Отец-то знал, в чём дело, но слова поперёк не сказал, отвёз. За делами повседневными, за девичьими разговорами поутихла печаль. Сызнова[37] улыбка поселилась на личике девушки, а тут и паренёк за ней стал ухлёстывать, чернявенький Ульян. Не шибко речистый, вишь, зато гармонь в руках пела-разговаривала за двоих.
Поведали подружки Любаве, что молчаливым он стал после пожара в лесу. Дружки-товарищи сбежали, а он, блаженный, зверей спасал. Как выжил, непонятно, но с той поры всё больше молчит, разве что иногда песни поёт. Опосля Кузьмы Любава встреч опасалась, ни с кем не заигрывала, разве что шуткою. Ульян ничего и не говорил, а вот цветы на окошко каждое утро приносил утайкой. И песни играл красивые, как только Любава подходила на круг. Сам-то он по бересте мастер был знатный. Мигом лапоточки соорудил в подарочек ягодиночке[38], потом кузовок да туесок. И не простые, а с резьбой по бересте, с рисуночком. А это не каждому дано, тут рука нужна верная да глаз на особинку.
Любава подарочки приняла, то зазорным не считалось, но сердце не распахнула, затаилась. И кто его знает, как всё вышло бы, но тут подоспел праздник Ивана Купалы. Сплела венок девушка, в реку опустила, слова проговорила:
– Ты плыви, плыви венок, укажи, где мой дружок! Где тоскует, где живёт, где меня так верно ждёт!
За веночком вдоль бережка идёт, поглядывает. Тут пригорок, пока взошла-опустилась, потеряла из виду. По сторонам смотрит, а из кустов и полыхнуло огнём синюшным. Она туда кинулась, а там Ульян. Веночек её держит, в другой руке камень тёмный, сам в столбе света сияет и манит к себе милую. Любава малость сробела, потом шагнула к нему.
– Что за камень у тебя, Ульян? Где взял?
– То подарок Огневицы, – отвечает, не мешкая, – по детству встренул её, спасла меня из огня лесного, уберегла от смерти.
– Ведь у меня тоже такой камешек есть. Правда, тятино подаренье, но Хозяйка Огня и меня благословила.
Стоят они рядышком, и так им хорошо, так на сердце тепло, что и расставаться неохота. Тут и показалась им Девица-Огневица. В огненном платье, в сапожках красных. Вкруг неё трава мигом вспыхнула, но далеко огонь не пошёл, утих мигом, когда она рукой повела.
– Ну, что, – говорит, – прошли вы крещение огнём моим, не спужались. За то хвалю. Живите в пламене любви, да никого не слушайте, коли урекать[39] станут. Не им судить о вашем житие. Камешки поберегите, сгодятся ещё. А уж придёт беда, не пожадничайте, бросьте наземь со словами – Защити, Огневица,
СЫЗНОВА – устар. – Снова, опять.
ЯГОДИНОЧКА – устар. разг. – Милый, любимый.
УРЕКАТЬ (УРЕЧЬ) – устар. – Упрекать, корить.
