Тех, кто сытно и с удовольствием обедал, хорошо ел, ухаживал за женщинами – «развратные тунеядцы». Куда ни посмотришь, на что ни повернешь взгляд, везде одно и то же: пьют, жрут, курят, болтают чепуху, сидят в креслах, читают книжки, которые такой же способ самоодурманивания, как и табак, носят мягкую одежду, чтобы ублажить тело, искусственно взбадривают себя кофе и так же искусственно веселят себя вином. От кофе он полностью отказаться не мог, иногда случались срывы – мы бы сказали «обпился кофе», но он говорил «объелся кофеем». «Пошел к Фету. Там обед. Ужасно все глупы. Наелись, напились и поют. Даже гадко. И думать нечего прошибить». В воздержании и самоограничении начал с себя, но на себе не остановился, а перешел на окружающих и дошел до всего человечества. «Он судил себя, чтобы судить мир», – прозорливо говорит о нем Иоанн Шаховской.
Еда не была для него чем-то столь важным, чтобы ограничение в ней доставило ему трудности. Он ел, чтобы поддерживать силы, а для этого достаточно каши, супа и хлеба. От сахара, масла и белого хлеба периодически отказывался. Это все видели, и все дивились тому, что богатый человек живет бедно и ест просто; всем открыто было то внешнее, в чем он преодолел себя, но для всех скрыто было то тайное, в чем он преодолеть себя не мог, хотя пытался и мучился, мучился и пытался.
С тех пор, как Софья стала его женой на постоялом дворе в Теплом стане, где они остановились по пути из кремлёвской квартиры Берсов в Ясную Поляну, он был привязан к ней желанием, которое считал греховным и постыдным. Она в своем дневнике пишет об этом со странной, неподходящей ко времени длинных юбок, полностью скрывавших ноги, и рукавов, скрывавших руки, взрослой откровенностью. Он в своем дневнике не может писать об этом так свободно, как она, его душит стыд, и он все время шифрует то, что происходило по ночам. «Плохо спал», «Сегодня опять плохо спал», «Преступно спал» – все это означает, что ночью он опять пал в грехе и в собственных глазах.
Пророк, проповедовавший воздержание, учивший молодых людей целомудрию до свадьбы, знал о себе, что сам он на воздержание не способен. Мучился этим и казнил себя.
Но эти тайные вещи были ведомы только ему и жене, которая прекрасно знала цену его рассуждениям об отказе от похоти, воздержании ит. д. ит. п, а также знала, что означают приступы его ласковости и к чему они ведут. Его слабость была полностью ведома ей, так же, как его ложь.
Толстой думал о том, как должны жить люди, которые согласятся с ним и откажутся от излишеств, собственности и ничегонеделания. Он знал, что его последователи устаивают коммуны, где люди живут ручным трудом, где нет излишка, а только необходимое, и вся собственность общая. Таких коммун и общин было в истории множество, начиная с Кумранской, где все участники работали на земле, занимались врачеванием, не говорили неправды, имели общую собственность и отрицали рабство. Но это было давно и далеко, а тут рядом, в деревне Шевелино, в ста верстах
