ее через двадцать минут начинала терзать неутолимая жажда. Она выпивала пять – семь литров воды. А наутро вставала чудовищно отекшей и с поднявшимся давлением. И, наглотавшись таблеток, весь день лежала пластом. Но иногда муж проявлял гуманизм – после укола запирал Марину в спальне, и ей приходилось мучиться часа три, пока не проходило действие препарата.
Однако наиболее излюбленные издевательства Дмитрия были морального характера. Так, в присутствии горничной он порой начинал как бы по-дружески, как бы находясь в лирическом расположении духа вспоминать какие-то интимные подробности из их безвозвратно ушедшего прошлого. Скажем, как он брил ей лобок бритвой «Жиллетт», намыливая перед бритьем помазком, который сохранился от ее рано умершего отца. Или как она делала ему минет, когда он вез ее из роддома, а сынишка в это время сладко спал на заднем сиденье. Рассказывал, мерзко подхихикивая, о негре в Неаполе, который, схватив Марину за руку, вопил на всю улицу: «Ту хандрид долларс!», о менструации, которая выступила на белой юбке в театре, вспоминал слова, которые она выстанывала во время оргазма… И при этом не отпускал не знавшую куда девать глаза горничную, периодически обращаясь к ней: «Я надеюсь на вашу исключительную порядочность, милочка. Уверен, ничто из услышанного вами не дойдет ни до чьих ушей».
Когда Марина забыла сказать мужу об одном телефонном звонке, не столь уж и важном, Дмитрий отказался в течение двух месяцев посылать деньги Марининой матери, которая, будучи по профессии инженером-химиком, сидела в Курске без средств к существованию. И при этом отправил жену зарабатывать деньги для матери. «Заодно узнаешь, как люди живут, чем кормятся», – сказал Дмитрий со злорадной ухмылкой. И Марину ежедневно отвозили с сумой испеченных поваром пирожков на Курский вокзал, где она стояла в шеренге матерящихся и выпихивающих из калашного ряда заскорузлых баб и торговала, выкрикивая посиневшими от унижения губами: «Горячие пирожки с капустой, с картошкой. Пять рублей штука», откупалась от милиционеров с наглыми бараньими глазами, в ужасе отшатывалась от проходивших мимо зловонных бомжей…
Конечно, на всякий случай рядышком покуривал охранник – Дмитрий не хотел, чтобы приключилась какая-нибудь громкая история с выяснением личностей участников и регистрированием свидетелей.
За месяц наторговала на восемьсот тридцать рублей. И получила завершающую пощечину: Дмитрий заявил, что двести рублей надо отдать повару и еще двести – охраннику.
К счастью, ничего этого не видел сын. Он учился в Англии. А когда приезжал на каникулы, муж временно прекращал очевидные издевательства. Свидетелями ее унижений были в основном охранники, поскольку им поручалось обеспечивать ее безопасность в самых разнообразных испытаниях, которые придумывал муж. Он все больше и больше входил во вкус, и казалось, что нет предела для его изощренного садизма.
После пирожков была ночная палатка с сигаретами, дешевой водкой, спрайтом на запивку и сникерсами на закуску.
